Неточные совпадения
В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего царствования, в месяце Зифе, предпринял
царь сооружение великого храма Господня на горе Мориа и постройку
дворца в Иерусалиме.
За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов — подарил Соломон Тирскому
царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, — с такой неслыханной роскошью были выстроены храм Господень и
дворец Соломонов и малый
дворец в Милло для жены
царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима.
Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы и прохладные фонтаны устроил
царь, повелев провести воду из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг
дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.
Только с рассветом окончился во
дворце роскошный пир, который давал
царь израильский в честь послов
царя Ассирийского, славного Тиглат-Пилеазара.
Бассейн был у
царя во
дворце, восьмиугольный, прохладный бассейн из белого мрамора. Темно-зеленые малахитовые ступени спускались к его дну. Облицовка из египетской яшмы, снежно-белой с розовыми, чуть заметными прожилками, служила ему рамою. Лучшее черное дерево пошло на отделку стен. Четыре львиные головы из розового сардоникса извергали тонкими струями воду в бассейн. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной сидонской работы, в рост человека, были вделаны в стены между легкими белыми колоннами.
Семь дней прошло с того утра, когда вступила Суламифь в царский
дворец. Семь дней она и
царь наслаждались любовью и не могли насытиться ею.
Семь дней прошло с той поры, когда Соломон — поэт, мудрец и
царь — привел в свой
дворец бедную девушку, встреченную им в винограднике на рассвете. Семь дней наслаждался
царь ее любовью и не мог насытиться ею. И великая радость освещала его лицо, точно золотое солнечное сияние.
Своим умом, ловкостью и умелым обхождением Соломон так понравился придворным, что в скором времени устроился во
дворце, а когда старший повар умер, то он заступил его место. Дальше говорил Соломон о том, как единственная дочь
царя, прекрасная пылкая девушка, влюбилась тайно в нового повара, как она открылась ему невольно в любви, как они однажды бежали вместе из
дворца ночью, были настигнуты и приведены обратно, как осужден был Соломон на смерть и как чудом удалось ему бежать из темницы.
Скоро по бесчисленным комнатам
дворца забегали люди с огнями. Все покои осветились. Пришли врачи, собрались военачальники и друзья
царя.
—
Царь, прости меня, не угрожай мне своим гневом, прикажи это сделать кому-нибудь другому. Элиав, выйдя из
дворца, побежал в храм и схватился за рога жертвенника. Я стар, смерть моя близка, я не смею взять на свою душу этого двойного преступления.
Бывало, только утренней зарей // Осветятся церквей главы златые, // И сквозь туман заблещут над горой //
Дворец царей и стены вековые, // Отражены зеркальною волной; // Бывало, только прачка молодая // С бельем господским из ворот, зевая, // Выходит, и сквозь утренний мороз // Раздастся первый стук колес, — // А графский дом уж полон суетою // И пестрых слуг заботливой толпою.
Неточные совпадения
— Да перестань, что ты извиняешься? — перебил Базаров. — Кирсанов очень хорошо знает, что мы с тобой не Крезы [Крез —
царь Лидии (560–546 гг. до н. э.), государства Малой Азии, обладавший, по преданию, неисчислимыми богатствами; в нарицательном смысле — богач.] и что у тебя не
дворец. Куда мы его поместим, вот вопрос.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо, на площади, пред Зимним
дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а на балконе
дворца, плечо с плечом, голубой
царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой людей плывут мудрые слова примирения.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого
царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним
дворцом, поет «Боже,
царя храни», кричит ура.
— Когда я был юнкером, приходилось нередко дежурить во
дворце;
царь был еще наследником. И тогда уже я заметил, что его внимание привлекают безличные люди, посредственности. Потом видел его на маневрах, на полковых праздниках. Я бы сказал, что талантливые люди неприятны ему, даже — пугают его.
Не огорчился он и в июле, когда огромная толпа манифестантов густо текла по Невскому к Зимнему
дворцу, чтоб выразить свое доверие
царю и свое восхищение равнодушием его мужества, с которым он так щедро, на протяжении всего царствования, тратил кровь своих подданных.