Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы
миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
Неточные совпадения
— Да что говорить!
помилуйте, — сказал Вишнепокромов, — с десятью
миллионами чего не сделать? Дайте мне десять
миллионов, — вы посмотрите, что я сделаю!
— И все считает, считает: три
миллиона лет, семь
миллионов километров, — всегда множество нулей. Мне, знаешь, хочется целовать
милые глаза его, а он — о Канте и Лапласе, о граните, об амебах. Ну, вижу, что я для него тоже нуль, да еще и несуществующий какой-то нуль. А я уж так влюбилась, что хоть в море прыгать.
Значит,
милый друг, надобно фабричный котел расширять в расчете на
миллионы дешевых рук.
Он еще допускал существование министерств (вы помните,
милая маменька, его остроумную ипотезу двух министерств: оплодотворения и отчаяния), а следовательно, и возможность административного воздействия; они же ровно ничего не допускали, а только, по выражению моего товарища, Коли Персиянова, требовали
миллион четыреста тысяч голов.
Во время тех же поездок в суд Николай Герасимович Савин познакомился с двумя очень
милыми людьми: депутатом бельгийской палаты Ван-Смиссеном, обвинявшемся в убийстве своей жены из ревности, и французом графом Дюплекс де Кадиньян — любовником этой убитой мужем женщины, который, увлекшись ею, наделал в Брюсселе более
миллиона долгов, а после ее смерти уехал в Ниццу, не расплатившись со своими кредиторами и поднадув несколько простаков-бельгийцев, почему и был привлечен к суду за мошенничество.