Молоденькой барышне сильно хотелось заявить свой талант, хотя бы даже и
в роли горничной, но маменька наотрез запретила ей даже и думать о спектакле, сочтя все это
дело за желание со стороны губернаторши
пустить ей шпильку, и усмотрела
в нем даже оскорбление всему дворянскому сословию, почему и поспешила заявить Шписсу, что отныне нога ее не будет не только что
в спектакле, но и
в доме самой губернаторши.
Для Фрумкина подобный князь был неоцененной находкой — и Фрумкин решил, что и его точно так же, как Сусанну Ивановну, необходимо нужно «приспособить к
делу». Князь сохранил еще некоторые остатки от состояния, тысяч до тридцати. Этот капиталец можно было
пустить в предприятие. Фрумкин познакомил князя с Лукою и «литератором» Полояровым.
Однако, через пять минут, увлеченный жаром своего рассказа и таким внимательным, даже приятельски завистливым участием друга Тадеуша, выболтал, что «моя — де Сусанна — это божество! вдова гусарского полковника барона Стекльштрома (полковника и барона он прибавил для
пущей важности), что эта прелесть готова ему всем пожертвовать, что она влюблена
в него без памяти, что вообще, это — добрейшее и благороднейшее существо из всех, каких он только знал на свете, существо, которое ни
в чем не умеет отказывать, и вот доказательство: эти триста рублей, пожертвованные
в пользу народного
дела, но… одно лишь бесконечно жаль: москéвка!