Неточные совпадения
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь.
Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное
горе.
Они тихо подвигаются бесформенными тенями в темноте и так же, как «Хведько», о чем-то плачут, быть может, оттого, что и над
горой и над долиной стоят эти печальные, протяжные стоны Иохимовой песни, — песни о «необачном козачине», что променял
молодую женку на походную трубку и на боевые невзгоды.
Все это вспоминается Якову Потаповичу, а наряду с этим проносятся и другие воспоминания — детские игры с княжной Евпраксией, подраставшей и расцветавшей на его глазах. Сильно привязались они друг к другу с молодой княжной, не расстаются, бывало, в часы и игр, и забав. Годы между тем летят своей чередой, в сердце юноши пробуждается иное чувство, любовь пускает свои корни на почве детской привязанности, кровь
молодая горит и волнуется, не сдержит взгляда — и обожжет он невольно красавицу-княжну.
Неточные совпадения
Но в это время, точно как будто затем, чтобы помочь
горю, вошла в комнату
молодая курносенькая хозяйка, супруга Леницына, и бледная, и худенькая, и низенькая, и одетая со вкусом, как все петербургские дамы.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ,
молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на
гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Татьяна долго в келье модной // Как очарована стоит. // Но поздно. Ветер встал холодный. // Темно в долине. Роща спит // Над отуманенной рекою; // Луна сокрылась за
горою, // И пилигримке
молодой // Пора, давно пора домой. // И Таня, скрыв свое волненье, // Не без того, чтоб не вздохнуть, // Пускается в обратный путь. // Но прежде просит позволенья // Пустынный замок навещать, // Чтоб книжки здесь одной читать.
Но уж темнеет вечер синий, // Пора нам в оперу скорей: // Там упоительный Россини, // Европы баловень — Орфей. // Не внемля критике суровой, // Он вечно тот же, вечно новый, // Он звуки льет — они кипят, // Они текут, они
горят, // Как поцелуи
молодые, // Все в неге, в пламени любви, // Как зашипевшего аи // Струя и брызги золотые… // Но, господа, позволено ль // С вином равнять do-re-mi-sol?
Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на сердце у человека, умудренного
горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего
молодою жемчужною душою на вечную радость старцам родителям, родившим их.