Неточные совпадения
Романтизм, которым питалось настроение восставшей тогда панской молодежи, — плохая военная школа. Они вдохновлялись умершим
прошлым,
тенями жизни, а не самой жизнью… Грубое, прозаическое наступление толпы мужиков и казаков ничем не напоминало красивых батальных картин… И бедняга Стройновский поплатился за свое доверие к историческому романтизму…
И вместе… вероятно, от старого замка, странное ощущение истомы, дремоты, грезы о
прошлом, минувшем, исчезнувшем навеки, кидало свою
тень на это молодое ожидание чудес.
Жизнь вдруг стала для него страшна. Зашевелились в ней тяжелые, жуткие вопросы… В последнее время он с каждым годом относился к ней все легче. Обходил ее противоречия, закрывал глаза на глубины. Еще немного — и жизнь стала бы простою и ровною, как летняя накатанная дорога. И вот вдруг эта смерть Варвары Васильевны… Вместе с ее тенью перед ним встали полузабытые
тени прошлого. Встали близкие, молодые лица. Гордые и суровые, все они погибли так или иначе — не отступили перед жизнью, не примирились с нею.
Неточные совпадения
В Карачунском проснулось смутное сознание своей несправедливости, и он с ужасом оглянулся назад, где чередой проходили
тени его
прошлого.
Хотя няня, тоже поэт в душе, клала на все самые мягкие краски, выделяя лишь светлые образы дорогого ее крепостническому сердцу
прошлого, но и в ее передаче эта фигура рисовалась некоторой
тенью…
И так, почти до ужина, поблескивая зоркими, насмешливыми глазами, старый Кожемякин поучал сына рассказами о
прошлых днях. Тёплая
тень обнимала душу юноши, складные рассказы о сумрачном
прошлом были интереснее настоящего и, тихонько, незаметно отводя в сторону от событий дни, успокаивали душу музыкою мерной речи, звоном ёмких слов.
Конечно, Гёте недосягаемо выше школьной односторонности: мы доселе стоим перед его грозной и величественной
тенью с глубоким удивлением, с тем удивлением, с которым останавливаемся перед Лукзорским обелиском — великим памятником какой-то иной эпохи, великой, но
прошлой [Не помню, в какой-то, недавно вышедшей в Германии, брошюре было сказано: «В 1832 году, в том замечательном году, когда умер последний могиканин нашей великой литературы».
Некоторое время она стояла, опустив голову, роняя письма одно за другим в шкатулку, как будто желая освоиться с фактом, прежде чем снова поднять лицо. Неуловимые, как вечерние
тени, разнообразные чувства скользили в ее глазах, устремленных на пол, усеянный остатками
прошлого. Встревоженный, расстроенный не меньше ее, Аян подошел к Стелле.