Неточные совпадения
Пока мать плескалась
в воде с непонятным для меня наслаждением, я сидел на скамье, надувшись, глядел на лукавую зыбь, продолжавшую играть так же заманчиво осколками
неба и купальни, и сердился…
Месяц светил с высокого
неба, и
в степи видна была каждая травинка.
И я понимал, что если это может случиться, то, конечно, не среди суетливого дня и даже не
в томительный и сонный полдень, когда все-таки падение с
неба крыльев привлечет праздное внимание.
Крылья появятся где-то
в вышине,
в серебристом сумраке ночного
неба, и тихо упадут к моим ногам…
Наконец, чувствуя, что душа настроилась, я остановился
в углу двора и посмотрел на
небо.
Выражение
неба тоже было другое: звезды по — прежнему мерцали и переливались, но теперь уже не обращали внимания на меня, стоявшего
в одной рубашонке на заднем крыльце, а как будто говорили друг с другом о чем-то, совсем до меня не относящемся.
Весь наш двор и кухня были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как с
неба слетела огненная змея и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула вся до последней дощечки. Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась
в зелень кустов…
Солнце совсем зашло, только промеж дальних крыш,
в стороне польского кладбища, еще тлела на
небе огненно — багровая полоска.
В связи с описанной сценой мне вспоминается вечер, когда я сидел на нашем крыльце, глядел на
небо и «думал без слов» обо всем происходящем… Мыслей словами, обобщений, ясных выводов не было… «Щось буде» развертывалось
в душе вереницей образов… Разбитая «фигура»… мужики Коляновской, мужики Дешерта… его бессильное бешенство… спокойная уверенность отца. Все это
в конце концов по странной логике образов слилось
в одно сильное ощущение, до того определенное и ясное, что и до сих пор еще оно стоит
в моей памяти.
Дело было осенью, выпал снег и почти весь днем растаял; оставались только пятна, кое — где неясно белевшие
в темноте. По
небу ползли тучи, и на дворе не было видно ни зги.
Мне кажется, что я не спал, но все-таки место, где мы стоим, для меня неожиданно ново: невдалеке впереди мостик из свежих бревен, под ним темная речка, по сторонам лес, и верхушки дерев сонно качаются
в синеве ночного
неба…
— Говорится
в писании:
небеса подножие ног его…
Посмотришь
в эти трубы, на это
небо…
В таком настроении я перешел и
в ровенскую гимназию. Здесь, на первом же уроке закона божия, священник о. Крюковский вызвал меня к кафедре и заставил читать молитвы. Читая «Отче наш», я ошибся
в ударении и, вместо «на
небесèх», сказал «на
небèсех».
— О — о-от — че на — а-ш… Иже еси на
небе — си — и-и… — Опять неопределенный туман, звяканье кадильницы, клубы дыма, возгласы, не отмечаемые памятью, вереница вялых мыслей
в голове…
Бесчисленные поколения людей, как мелколесье на горных склонах, уместились на расстоянии двадцати столетий, протекших с той ночи, когда на
небе сияла хвостатая звезда и
в вифлеемской пещере нашла приют семья плотника Иосифа, пришедшего из Назарета для переписи по указу Августа.
С тех пор как пала Иудея, Римская империя разделилась и потонула
в бесчисленных ордах варваров, основались новые царства, водворилась готическая тьма средневековья с гимнами
небу и стонами еретиков; опять засверкала из-под развалин античная жизнь, прошумела реформация; целые поколения косила Тридцатилетняя война, ярким костром вспыхнула Великая революция и разлилась по Европе пламенем наполеоновских войн…
Я любил рисовать, ограничиваясь рабским копированием, но теперь мне страстно хотелось передать эту картину вот так же просто; с ровной темнотой этих крыш, кольями плетня, врезавшимися
в посветлевшее от месяца
небо, со всей глубиной влажных теней,
в которых чувствуется так много утонувших во тьме предметов, чувствуется даже недавно выпавший дождь…
Нет ни задумчивой массивности старой руины, ни глубины
в зияющих окнах, ни высоты
в тополях с шумящими вершинами, ни воздуха
в высоком
небе, ни прозрачности
в воде.
И вдруг мой взгляд упал на фигуру мадонны, стоявшей на своей колонне высоко
в воздухе. Это была местная святыня, одинаково для католиков и православных. По вечерам будочник, лицо официальное, вставлял
в фонарь огарок свечи и поднимал его на блок. Огонек звездочкой висел
в темном
небе, и над ним красиво, таинственно, неясно рисовалась раскрашенная фигура.
Я улегся под ней, уставившись
в клок ночного
неба, усеянного звездами.
А
в прорехе появлялись новые звезды и опять проплывали, точно по синему пруду… Я вспомнил звездную ночь, когда я просил себе крыльев… Вспомнил также спокойную веру отца… Мой мир
в этот вечер все-таки остался на своих устоях, но теперешнее мое звездное
небо было уже не то, что
в тот вечер. Воображение охватывало его теперь иначе. А воображение и творит, и подтачивает веру часто гораздо сильнее, чем логика…
Однажды засиделись поздно. Снаружи
в открытые окна глядела темная мглистая ночь,
в которой шелестела листва, и чувствовалось на
небе бесформенное движение облаков.
В комнате тревожно и часто звонит невидимый сверчок.
И я лежал с какими-то смутными, лениво проползавшими
в голове мыслями, глядя, как над головой по синим пятнам
неба между зеленой листвой проползают белые клочья медленно тающих облаков.
Вместо мутной зимней слякоти наступили легкие морозы, вечера становились светлее, на
небе искрились звезды, и серп луны кидал свой мечтательный и неверный свет на спящие улицы, на старые заборы, на зеленую железную крышу дома Линдгорстов, на бревна шлагбаума и на терявшуюся
в сумраке ленту шоссе.