Неточные совпадения
— Покорно благодарю!..
То есть: я не способен любить, я человек бездушной… Не правда ли?.. Но
дело не о
том. Ты тоскуешь о своей Полине. Кто ж тебе мешает лететь в ее страстные объятия?.. Уж выпускают ли тебя из Петербурга? Не задолжал ли ты, степенный человек?.. Меня этак однажды продержали недельки две лишних в Москве… Послушай! если тебе надобно тысячи две, три…
— Пожалует к нам в гости? Пустое, mon cher! Поговорят, поговорят между собою, постращают друг друга, да
тем и
дело кончится.
— Так, батюшка! — перервал толстый господин, — что правда,
то правда! Там подают пять блюд, а берут только по семидесяти пяти копеек с человека. Так-с! Но позвольте доложить: блюда блюдам розь. Конечно, пять блюд — больше четырех; да не в счете
дело: блюдца-то, сударь, там больно незатейливые.
— Говорят так, а впрочем, не наше
дело. Слух также идет, что будто б нас…
то есть их побили под Бухарестом. Тысяч тридцать наших легло.
— Под ружьем!.. гм, гм!.. Может быть; вы, верно, лучше моего это знаете; да не о
том дело. Я вам передаю
то, что слышал: наших легло тридцать тысяч, а много ли осталось, об этом мне не сказывали.
— И, сударь! Румянцев, Суворов — все едино: не
тот, так другой;
дело в
том, что тогда умели бить и турок и поляков. Конечно, мы и теперь пожаловаться не можем, — у нас есть и генералы и генерал-аншефы… гм, гм!.. Впрочем, и
то сказать, нынешние турки не прежние — что грех таить! Учители-то у них хороши! — примолвил рассказчик, взглянув значительно на французского учителя, который улыбнулся и гордо поправил свой галстук.
Наполеон умеет быть великодушным победителем; но горе
той земле, где народ мешается не в свое
дело!
— И полно, mon cher!
дело обойдется без кровопролития. Если бы каждая трактирная ссора кончалась поединком,
то давно бы все рестораторы померли с голода. И кто дерется за политические мнения?
— Дерзость или нет, этого мы не знаем;
дело только в
том, что карета, я думаю, лежит и теперь еще на боку!
— Давай руку! Что в самом
деле! служить, так служить вместе; а когда кампания кончится и мы опять поладим с французами, так знаешь ли что?.. Качнем в Париж! То-то бы пожили и повеселились! Эх, милый! что ни говори, а ведь у нас, право, скучно!
— На третий
день, поутру, — продолжал Рославлев, — Оленька сказала мне, что я не противен ее сестре, но что она не отдаст мне своей руки до
тех пор, пока не уверится, что может составить мое счастие, и требует в доказательство любви моей, чтоб я целый год не говорил ни слова об этом ее матери и ей самой.
Три недели
тому назад я назвал ее моей невестою, и когда через несколько
дней после этого, отправляясь для окончания необходимых
дел в Петербург, я стал прощаться с нею, когда в первый раз она позволила мне прижать ее к моему сердцу и кротким, очаровательным своим голосом шепнула мне: «Приезжай скорей назад, мой друг!» — тогда, о! тогда все мои трехмесячные страдания, все ночи, проведенные без сна, в тоске, в мучительной неизвестности, — все изгладилось в одно мгновение из моей памяти!..
—
То есть — с лишком по двести верст в сутки? — сказал смотритель, рассчитав по пальцам. — Что ж, сударь? Это езда не плохая. Зимою можно ехать и скорее, а теперь
дело весеннее… Чу! колокольчик! и кажется, от Москвы!.. четверкою бричка…
— Вот то-то, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — зачем озорничать! Ведь наше
дело таковское — за всяким тычком не угоняешься. А уж если пришла охота подраться, так дрался бы с своим братом: скулы-то равные, — а
то еще схватился с барином!..
Вот, третьего
дня, повез я под вечер проезжего — знашь ты, какой-то не русской, не
то француз, не
то немец — леший его знает, а по нашему-то бает; и такой добрый, двугривенный дал на водку.
То ли
дело у нас за морем; вот уж подлинно мужички-та живут припеваючи.
Знай про
то царь-государь: ему челом; а Бонапарту-та какое до нас
дело?
Третьего
дня ее соборовали маслом; и если я сегодня не поспею в Москву,
то, наверно, не застану ее в живых.
Спору нет, батюшка, если
дело до чего дойдет,
то благородное русское дворянство себя покажет — постоит за матушку святую Русь и даже ради Кузнецкого моста французов не помилует; да они-то, проклятые, успеют у нас накутить в один месяц столько, что и годами не поправить…
— Как нечего? Что вы, сударь! По-нашему вот как. Если
дело пошло наперекор, так не доставайся мое добро ни другу, ни недругу. Господи боже мой! У меня два дома да три лавки в Панском ряду, а если божиим попущением враг придет в Москву, так я их своей рукой запалю. На вот тебе! Не хвались же, что моим владеешь! Нет, батюшка! Русской народ упрям; вели только наш царь-государь, так мы этому Наполеону такую хлеб-соль поднесем, что он хоть и семи пядей во лбу, а — вот
те Христос! — подавится.
— Ну, встреча! черт бы ее побрал. Терпеть не могу этой дуры… Помните, сударь! у нас в селе жила полоумная Аксинья?
Та вовсе была нестрашна: все, бывало, поет песни да пляшет; а эта безумная по ночам бродит по кладбищу, а
днем только и речей, что о похоронах да о покойниках… Да и сама-та ни дать ни взять мертвец: только что не в саване.
— Не грамоты, батюшка, — имя-то свое мы подчеркнем не хуже других прочих, а вот в чем
дело: с месяц
тому назад наслали ко мне указ из губернского правления, чтоб я донес, сколько квадратных саженей в нашей площади.
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За
день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не
тем помянута, куда крута была покойница!
— И
то дело! Смотри, отбери
тех, которые пощедушнее. Правда, в отделение водяной болезни надобно кого-нибудь потолще да подюжее!..
— О, обо мне не беспокойтесь! Мы уедем в наши тамбовские деревни. Россия велика; а сверх
того, разве Наполеон не был в Германии и Италии? Войска дерутся, а жителям какое до этого
дело? Неужели мы будем перенимать у этих варваров — испанцев?
— Помилуйте-с! наше
дело исполнять предписания вышняго начальства, а в государственные
дела мы не мешаемся. Конечно, секретарь его превосходительства мне с руки; но, осмелюсь доложить, если б я что-нибудь и знал,
то и в таком случае служба… долг присяги…
Пользуясь правом жениха, Рославлев сидел за столом подле своей невесты; он мог говорить с нею свободно, не опасаясь нескромного любопытства соседей, потому что с одной стороны подле них сидел Сурской, а с другой Оленька. В
то время как все, или почти все, заняты были едою, этим важным и едва ли ни главнейшим
делом большей части деревенских помещиков, Рославлев спросил Полину: согласна ли она с мнением своей матери, что он не должен ни в каком случае вступать снова в военную службу?
— Здоровье хозяина! — закричал Буркин, и снова затрещало в ушах у бедных дам. Трубачи дули, мужчины пили; и как
дело дошло до домашних наливок,
то разговоры сделались до
того шумны, что почти никто уже не понимал друг друга. Наконец, когда обнесли двенадцатую тарелку с сахарным вареньем, хозяин привстал и, совершенно уверенный, что говорит неправду, сказал...
Да, мой друг, эта война не походит на прежние;
дело идет о
том, чтоб решить навсегда: есть ли в Европе русское царство, или нет?
— Да с чем попало, — отвечал Буркин. — У кого есть ружье —
тот с ружьем; у кого нет —
тот с рогатиной. Что в самом
деле!.. Французы-то о двух, что ль, головах? Дай-ка я любого из них хвачу дубиною по лбу — небось не встанет.
— Я уверен, — сказал предводитель, — что все дворянство нашей губернии не пожалеет ни достояния своего, ни самих себя для общего
дела. Стыд и срам
тому, кто станет думать об одном себе, когда отечество будет в опасности.
Идет, куда ведут, да и
дело с концом; а они так нет: у всякого свой царь в голове; да добро бы кто-нибудь? а
то иной барабанщик, и
тот норовит своего генерала за пояс заткнуть.
Он заговорит по-своему; ты скажешь: «Добре, добре!» — а там и спросишь: бруту, биру [хлеба, пива (нем.)],
того, другого; станет отнекиваться, так закричишь: «Капут!» Вот он тотчас и заговорит: «Русишь гут» [«Русский хорош (нем.)!»], а ты скажешь: «Немец гут!» —
дело дойдет до шнапсу [водки (нем.)], и пошли пировать.
В
то самое время, как Зарецкой начинал думать, что на этот раз эскадрон его не будет в
деле, которое, по-видимому, не могло долго продолжаться, подскакал к нему Рославлев.
— Да, я вижу, — перервал Рославлев, — что вы изо всей силы тянете ее за мундштук; но
дело не в
том; я очень рад, что вас встретил. Вы, кажется, вчера вызывали меня на дуель?
— Ничего, это рикошетное ядро. Согласитесь, что
тот, кто боится умереть в
деле против неприятеля, ищет случая быть раненным на дуели для
того, чтоб пролежать спокойно в обозе во время сражения…
— То-то и
дело, что нет — провал бы ее взял, проклятую! Так и есть! конная артиллерия. Слушайте, ребята! если кто хоть на волос высунется вперед — боже сохрани! Тихим шагом!.. Господа офицеры! идти в ногу!.. Левой, правой… раз, два!..
В самом
деле, Зарецкой, атакованный двумя эскадронами латников, после жаркой схватки скомандовал уже: «По три налево кругом — заезжай!», — как дивизион русских улан подоспел к нему на помощь. В несколько минут неприятельская кавалерия была опрокинута; но в
то же самое время Рославлев увидел, что один русской офицер, убитый или раненый, упал с лошади.
Но Рославлев, не слушая его слов, приударил нагайкою свою лошадь и полетев
ту сторону, где происходило кавалерийское
дело.
— Ну, Владимир Сергеевич, — прибавил он, — поздравляю вас! Кажется, вы останетесь с рукою, а если б на волосок пониже,
то пришлось бы пилить… Впрочем, это было бы короче — минутное
дело; да оно же и вернее.
— Бают, что лесом есть объезд. Кабы было у кого поспрошать, так можно бы; а
то дело к ночи: запропастишься так, что животу не рад будешь.
— Хорошо, братец, хорошо; но
дело не о
том…
— Может статься, и вздор, батюшка; да ведь глотки никому не заткнешь; и власть ваша, а
дело на
то походит. Палагея Николавна — невеста ваша, да она недавно куда ж больна была, сердечная!
— Я неподалеку отсюда переночую у приятеля на пчельнике. Хочется завтра пообшарить всю эту сторону; говорят, будто бы здесь третьего
дня волка видели. Прощайте, батюшка! с богом! Да поторапливайтесь, а не
то гроза вас застигнет. Посмотрите-ка, сударь, с полуден какие тучи напирают!
— Теперь ничего нельзя сказать, Ольга Николаевна! Если причиною обморока была только одна потеря крови,
то несколько
дней покоя… но вот, кажется, он приходит в себя…
Рославлев тотчас узнал в сем незнакомце молчаливого офицера, с которым месяца три
тому назад готов был стреляться в зверинце Царского Села; но теперь Рославлев с радостию протянул ему руку: он вполне
разделял с ним всю ненависть его к французам.
— Если для
того, чтоб лечиться,
то я советовал бы вам поехать в другое место. Близ Можайска было генеральное сражение, наши войска отступают, и, может быть,
дня через четыре французы будут у Москвы.
— Уж я обо всем с домашними условился: мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном. Сосед мой, золотых
дел мастер, Франц Иваныч, стал было мне отсоветывать и говорил, что мы этак беду наживем; что если французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим именем русского офицера,
то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет,
то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
Я вижу, вы человек умный; неужели вы в самом
деле верите
тому, в чем нас стараются уверить?
— Я или не я, какое вам до этого
дело; только перевод недурен, за это я вам ручаюсь, — прибавил с гордой улыбкою красноречивый незнакомец, вынимая из кармана исписанную кругом бумагу. Купец протянул руку; но в
ту самую минуту молодой человек поднял глаза и — взоры их встретились. Кипящий гневом и исполненный презрения взгляд купца, который не мог уже долее скрывать своего негодования, поразил изменника; он поспешил спрятать бумагу опять в карман и отступил шаг назад.