Неточные совпадения
Собака же, покрутившись раза два или три
на одном месте, угрюмо укладывалась у ног его, втыкала свою морду между его сапогами, глубоко вздыхала и, вытянувшись во всю свою длину
на полу, тоже оставалась неподвижною
на весь вечер, точно умирала
на это
время.
К чему эта дешевая тревога из пустяков, которую я замечаю в себе в последнее
время и которая мешает жить и глядеть ясно
на жизнь, о чем уже заметил мне один глубокомысленный критик, с негодованием разбирая мою последнюю повесть?» Но, раздумывая и сетуя, я все-таки оставался
на месте, а между тем болезнь одолевала меня все более и более, и мне наконец стало жаль оставить теплую комнату.
Дворник
на первое
время обещался приходить хоть по разу в день, прислужить мне в каком-нибудь крайнем случае.
Князь воспользовался этим достоинством вполне: после первого года брака он оставил жену свою, родившую ему в это
время сына,
на руках ее отца-откупщика в Москве, а сам уехал служить в — ю губернию, где выхлопотал, через покровительство одного знатного петербургского родственника, довольно видное место.
Князь, который до сих пор, как уже упомянул я, ограничивался в сношениях с Николаем Сергеичем одной сухой, деловой перепиской, писал к нему теперь самым подробным, откровенным и дружеским образом о своих семейных обстоятельствах: он жаловался
на своего сына, писал, что сын огорчает его дурным своим поведением; что, конечно,
на шалости такого мальчика нельзя еще смотреть слишком серьезно (он, видимо, старался оправдать его), но что он решился наказать сына, попугать его, а именно: сослать его
на некоторое
время в деревню, под присмотр Ихменева.
Но Анна Андреевна, несмотря
на то что во
время чтения сама была в некотором волнении и тронута, смотрела теперь так, как будто хотела выговорить: «Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» и т. д.
Вся история дошла до меня в подробности, хотя я, больной и убитый, все это последнее
время, недели три, у них не показывался и лежал у себя
на квартире.
Я продам их, и мы, знаете, сколько
времени проживем
на это!
Все
время, как разглагольствовал Алеша, она пристально смотрела
на него; но взгляд ее становился все мутнее и неподвижнее, лицо все бледнее и бледнее.
Так я мечтал и горевал, а между тем
время уходило. Наступала ночь. В этот вечер у меня было условлено свидание с Наташей; она убедительно звала меня к себе запиской еще накануне. Я вскочил и стал собираться. Мне и без того хотелось вырваться поскорей из квартиры хоть куда-нибудь, хоть
на дождь,
на слякоть.
Я рассказал ему всю историю с Смитом, извиняясь, что смитовское дело меня задержало, что, кроме того, я чуть не заболел и что за всеми этими хлопотами к ним,
на Васильевский (они жили тогда
на Васильевском), было далеко идти. Я чуть было не проговорился, что все-таки нашел случай быть у Наташи и в это
время, но вовремя замолчал.
— Вот он какой, — сказала старушка, оставившая со мной в последнее
время всю чопорность и все свои задние мысли, — всегда-то он такой со мной; а ведь знает, что мы все его хитрости понимаем. Чего ж бы передо мной виды-то
на себя напускать! Чужая я ему, что ли? Так он и с дочерью. Ведь простить-то бы мог, даже, может быть, и желает простить, господь его знает. По ночам плачет, сама слышала! А наружу крепится. Гордость его обуяла… Батюшка, Иван Петрович, рассказывай поскорее: куда он ходил?
Рассказ Анны Андреевны меня поразил. Он совершенно согласовался со всем тем, что я сам недавно слышал от самого Алеши. Рассказывая, он храбрился, что ни за что не женится
на деньгах. Но Катерина Федоровна поразила и увлекла его. Я слышал тоже от Алеши, что отец его сам, может быть, женится, хоть и отвергает эти слухи, чтоб не раздражить до
времени графини. Я сказал уже, что Алеша очень любил отца, любовался и хвалился им и верил в него, как в оракула.
Зато вполне вознаграждала себя перед Анной Андреевной, грубила ей
на каждом шагу и показывала явную претензию господствовать над своей госпожой, хотя в то же
время душевно и искренно любила ее и Наташу.
В первое
время после ухода из дому она и Алеша жили в прекрасной квартире, небольшой, но красивой и удобной, в третьем этаже,
на Литейной.
Со слезами каялся он мне в знакомстве с Жозефиной, в то же
время умоляя не говорить об этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после всех этих откровенностей, со мною к ней (непременно со мною, уверяя, что боится взглянуть
на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа с первого же взгляда
на него уже знала, в чем дело.
Тогда и отец стал смотреть
на связь сына с Наташей сквозь пальцы, предоставляя все
времени, и надеялся, зная ветреность и легкомыслие Алеши, что любовь его скоро пройдет.
О том же, что он может жениться
на Наташе, князь, до самого последнего
времени, почти перестал заботиться.
— Прежнее детское простодушие, правда, в ней еще есть… Но когда ты улыбаешься, точно в то же
время у тебя как-нибудь сильно заболит
на сердце. Вот ты похудела, Наташа, а волосы твои стали как будто гуще… Что это у тебя за платье? Это еще у них было сделано?
— Ступай, Мавра, ступай, — отвечал он, махая
на нее руками и торопясь прогнать ее. — Я буду рассказывать все, что было, все, что есть, и все, что будет, потому что я все это знаю. Вижу, друзья мои, вы хотите знать, где я был эти пять дней, — это-то я и хочу рассказать; а вы мне не даете. Ну, и, во-первых, я тебя все
время обманывал, Наташа, все это
время, давным-давно уж обманывал, и это-то и есть самое главное.
Идти
на такое объяснение и в то же
время не оскорбить, не обидеть —
на это иногда не способны даже самые ловкие мудрецы, а способны именно сердца свежие, чистые и хорошо направленные, как у него.
Видно было, что она нетрезвая, несмотря
на дообеденное
время.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык.
На все вопросы его не отвечала ни слова, но все
время только пристально смотрела
на его огромный Станислав, качавшийся у него
на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
Тем
временем Елена опять заснула. Во сне она слегка стонала и вздрагивала. Доктор угадал: у ней сильно болела голова. Порой она слегка вскрикивала и просыпалась.
На меня она взглядывала даже с досадою, как будто ей особенно тяжело было мое внимание. Признаюсь, мне было это очень больно.
Наконец она и в самом деле заснула и, к величайшему моему удовольствию, спокойно, без бреду и без стонов.
На меня напало раздумье; Наташа не только могла, не зная, в чем дело, рассердиться
на меня за то, что я не приходил к ней сегодня, но даже, думал я, наверно будет огорчена моим невниманием именно в такое
время, когда, может быть, я ей наиболее нужен. У нее даже наверно могли случиться теперь какие-нибудь хлопоты, какое-нибудь дело препоручить мне, а меня, как нарочно, и нет.
Я знал одного антрепренера, издававшего уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал работу, когда нужно было поскорей заработать сколько-нибудь денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через неделю компилятивную статью. Но я надеялся выгадать
время на моем романе. Это я часто делал, когда приходила крайняя нужда.
Я положил платье подле нее. Она вспыхнула и смотрела
на меня некоторое
время во все глаза.
Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе. В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться, окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташей случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до
времени таит от меня, как это и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней только
на одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
Я отправился прямо к Алеше. Он жил у отца в Малой Морской. У князя была довольно большая квартира, несмотря
на то что он жил один. Алеша занимал в этой квартире две прекрасные комнаты. Я очень редко бывал у него, до этого раза всего, кажется, однажды. Он же заходил ко мне чаще, особенно сначала, в первое
время его связи с Наташей.
Елена рассказывала мне впоследствии, что она вместе с дворником, принесшим в это
время нам кушанье, перенесла меня
на диван.
— А вы почему знаете, что я за вами смотрела; может быть, я всю ночь проспала? — спросила она, смотря
на меня с добродушным и стыдливым лукавством и в то же
время застенчиво краснея от своих слов.
Но уже слезы задушали ее. Минуту спустя они вырвались из ее груди с такою силою, как вчера во
время припадка. Она упала передо мной
на колени, целовала мои руки, ноги…
Все
время, как я ее знал, она, несмотря
на то, что любила меня всем сердцем своим, самою светлою и ясною любовью, почти наравне с своею умершею матерью, о которой даже не могла вспоминать без боли, — несмотря
на то, она редко была со мной наружу и, кроме этого дня, редко чувствовала потребность говорить со мной о своем прошедшем; даже, напротив, как-то сурово таилась от меня.
Это еще до того
времени, когда я
на дрожках сидел, папа, и ты меня видел; это я другой раз, по другой записке к Кате тогда ехал.
Винюсь и я: может быть, я сам мало следил за тобой в последнее
время и потому только теперь, в этот вечер, узнал,
на что ты можешь быть способен.
И она с такою любовью взглянула
на меня, сказав это. Все это утро она смотрела
на меня таким же нежным взглядом и казалась такою веселенькою, такою ласковою, и в то же
время что-то стыдливое, даже робкое было в ней, как будто она боялась чем-нибудь досадить мне, потерять мою привязанность и… и слишком высказаться, точно стыдясь этого.
Вошел старик, в халате, в туфлях; он жаловался
на лихорадку. но с нежностью посмотрел
на жену и все
время, как я у них был, ухаживал за ней, как нянька, смотрел ей в глаза, даже робел перед нею. Во взглядах его было столько нежности. Он был испуган ее болезнью; чувствовал, что лишится всего в жизни, если и ее потеряет.
Странен был для меня и Алеша: он любил ее не меньше, чем прежде, даже, может быть, и сильнее, мучительнее, от раскаяния и благодарности. Но в то же
время новая любовь крепко вселялась в его сердце. Чем это кончится — невозможно было предвидеть. Мне самому ужасно любопытно было посмотреть
на Катю. Я снова обещал Наташе познакомиться с нею.
Я знал, что они были в связи, слышал также, что он был уж слишком не ревнивый любовник во
время их пребывания за границей; но мне все казалось, — кажется и теперь, — что их связывало, кроме бывших отношений, еще что-то другое, отчасти таинственное, что-нибудь вроде взаимного обязательства, основанного
на каком-нибудь расчете… одним словом, что-то такое должно было быть.
— Знаю, у князя Р., раз в год; я там вас и встретил. А остальное
время года вы коснеете в демократической гордости и чахнете
на ваших чердаках, хотя и не все так поступают из ваших. Есть такие искатели приключений, что даже меня тошнит…
Наконец что-то похожее
на мысль прояснилось в лице ее; после сильного припадка падучей болезни она обыкновенно некоторое
время не могла соображать свои мысли и внятно произносить слова.
Было ясно: с ней без меня был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это
время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи. В то же
время она смутно сознавала, что я должен воротиться и буду стучаться у дверей, а потому, лежа у самого порога
на полу, чутко ждала моего возвращения и приподнялась
на мой первый стук.
Много прошло уже
времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит
на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней
на уме; но видя, что я не угадываю и все в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Я чувствую, что я отвлекусь от рассказа, но в эту минуту мне хочется думать об одной только Нелли. Странно: теперь, когда я лежу
на больничной койке один, оставленный всеми, кого я так много и сильно любил, — теперь иногда одна какая-нибудь мелкая черта из того
времени, тогда часто для меня не приметная и скоро забываемая, вдруг приходя
на память, внезапно получает в моем уме совершенно другое значение, цельное и объясняющее мне теперь то, чего я даже до сих пор не умел понять.
И он снова поднес ей лекарство. Но в этот раз она даже и не схитрила, а просто снизу вверх подтолкнула рукой ложку, и все лекарство выплеснулось прямо
на манишку и
на лицо бедному старичку. Нелли громко засмеялась, но не прежним простодушным и веселым смехом. В лице ее промелькнуло что-то жестокое, злое. Во все это
время она как будто избегала моего взгляда, смотрела
на одного доктора и с насмешкою, сквозь которую проглядывало, однако же, беспокойство, ждала, что-то будет теперь делать «смешной» старичок.
— А я к тебе по делу, Иван, здравствуй! — сказал он, оглядывая нас всех и с удивлением видя меня
на коленях. Старик был болен все последнее
время. Он был бледен и худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не ложился, а продолжал ходить по своим делам.
Она была как взбешенная и как будто сама ощущала наслаждение в этом бешенстве, как будто сама сознавала, что это и стыдно и нехорошо, и в то же
время как будто поджигала себя
на дальнейшие выходки.
Да, слезы о бедной Нелли, хотя я в то же
время чувствовал непримиримое негодование: она не от нужды просила; она была не брошенная, не оставленная кем-нибудь
на произвол судьбы; бежала не от жестоких притеснителей, а от друзей своих, которые ее любили и лелеяли.
В последнее
время он так привязался к Наташе, что не мог ее оставить и
на день, не только
на полтора месяца.
Один раз он заговорил, что надо оставить ей денег
на все
время его отъезда и чтоб она не беспокоилась, потому что отец обещал ему дать много
на дорогу.