Неточные совпадения
«Но зачем же, — думал я, — старик, умирая,
говорил про Шестую линию и
про Васильевский остров?
Ихменевы не могли надивиться: как можно было
про такого дорогого, милейшего человека
говорить, что он гордый, спесивый, сухой эгоист, о чем в один голос кричали все соседи?
Иван Карлович был наконец пойман и уличен на деле, очень обиделся, много
говорил про немецкую честность; но, несмотря на все это, был прогнан и даже с некоторым бесславием.
Что если ты правду
про него сейчас
говорил (я никогда этого не
говорил), что он только обманывает меня и только кажется таким правдивым и искренним, а сам злой и тщеславный!
— Наташа, — сказал я, — одного только я не понимаю: как ты можешь любить его после того, что сама
про него сейчас
говорила? Не уважаешь его, не веришь даже в любовь его и идешь к нему без возврата, и всех для него губишь? Что ж это такое? Измучает он тебя на всю жизнь, да и ты его тоже. Слишком уж любишь ты его, Наташа, слишком! Не понимаю я такой любви.
— Не вините и меня. Как давно хотел я вас обнять как родного брата; как много она мне
про вас
говорила! Мы с вами до сих пор едва познакомились и как-то не сошлись. Будем друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но с такой прекрасной улыбкой, что я не мог не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
— Я слышал, Анна Андреевна, — возразил я, — что эта невеста очаровательная девушка, да и Наталья Николаевна
про нее то же
говорила…
Я
говорю про то, что было полгода назад, понимаешь, Ваня!
И
говорю про это так откровенно, так прямо именно для того, чтоб ты никак не мог ошибиться в словах моих, — прибавил он, воспаленными глазами смотря на меня и, видимо, избегая испуганных взглядов жены.
— Не приходил к тебе? Я серьезно
говорю тебе, Ваня: ты болен, у тебя нервы расстроены, такие все мечты. Когда ты мне рассказывал
про наем этой квартиры, я все это в тебе заметила. Что, квартира сыра, нехороша?
— Нет, нет, я не
про то
говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег не было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все вам рассказал тогда же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы не знаете, а ведь в письме главное тон.
Про это я и
говорю.
Это завлекло мое любопытство вполне; уж я не
говорю про то, что у меня было свое особенное намерение узнать ее поближе, — намерение еще с того самого письма от отца, которое меня так поразило.
Не думай же чего-нибудь, Наташечка, и позволь мне
про нее
говорить.
Мне именно с тобой хочется
про нее
говорить, а с ней
про тебя.
— То-то я и
говорю, что он такой деликатный. А как хвалил тебя! Я ведь
говорил тебе…
говорил! Нет, он может все понимать и чувствовать! А
про меня как
про ребенка
говорил; все-то они меня так почитают! Да что ж, я ведь и в самом деле такой.
— Нет,
про тебя он не
говорил, но он…
Я подошел к ней и начал ей наскоро рассказывать. Она молча и пытливо слушала, потупив голову и стоя ко мне спиной. Я рассказал ей тоже, как старик, умирая,
говорил про Шестую линию. «Я и догадался, — прибавил я, — что там, верно, кто-нибудь живет из дорогих ему, оттого и ждал, что придут о нем наведаться. Верно, он тебя любил, когда в последнюю минуту о тебе поминал».
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда
про Шестую линию
говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Я, дружище,
про твоего первенца
говорю.
— Разумеется, не смыслим. Алеша
говорил про какое-то письмо вчера.
— Я
про то вам и
говорю, что особенные. А ты, ваше превосходительство, не думай, что мы глупы; мы гораздо умнее, чем с первого взгляда кажемся.
P. S. О письме этом она ничего не знает, и даже не она мне
говорила про вас".
И старик в изумлении посмотрел на нее еще раз. Елена, чувствуя, что
про нее
говорят, сидела молча, потупив голову и щипала пальчиками покромку дивана. Она уже успела надеть на себя новое платьице, которое вышло ей совершенно впору. Волосы ее были приглажены тщательнее обыкновенного, может быть, по поводу нового платья. Вообще если б не странная дикость ее взгляда, то она была бы премиловидная девочка.
Глаза ее сверкали, щечки загорелись. «Верно, она неспроста так
говорит», — подумал я
про себя.
Но начну сначала: во-первых, Наташа, если б ты могла только слышать, что она
говорила мне
про тебя, когда я на другой день, в среду, рассказал ей, что здесь между нами было…
Князь сидел молча и с какой-то торжествующе иронической улыбкой смотрел на Алешу. Точно он рад был, что сын выказывает себя с такой легкомысленной и даже смешной точки зрения. Весь этот вечер я прилежно наблюдал его и совершенно убедился, что он вовсе не любит сына, хотя и
говорили про слишком горячую отцовскую любовь его.
— Полно, Алеша, будь у ней, когда хочешь. Я не
про то давеча
говорила. Ты не понял всего. Будь счастлив с кем хочешь. Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
«Я встала и не хотела с ним
говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал
говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас маленьким мальчиком знал.
Вы, верно, поняли, что я
говорю про вчерашнее…
— Постой, Маслобоев,
про которую ты поездку
говоришь? В котором году?
— Да вы, может быть, побрезгаете, что он вот такой… пьяный. Не брезгайте, Иван Петрович, он добрый, очень добрый, а уж вас как любит! Он
про вас мне и день и ночь теперь
говорит, все
про вас. Нарочно ваши книжки купил для меня; я еще не прочла; завтра начну. А уж мне-то как хорошо будет, когда вы придете! Никого-то не вижу, никто-то не ходит к нам посидеть. Все у нас есть, а сидим одни. Теперь вот я сидела, все слушала, все слушала, как вы
говорили, и как это хорошо… Так до пятницы…
Уж не
говорю про Ивана Петровича!
— Я думаю, что хорошо. Так, навестила бы вас… — прибавила она, улыбнувшись. — Я ведь к тому
говорю, что я, кроме того, что вас уважаю, — я вас очень люблю… И у вас научиться многому можно. А я вас люблю… И ведь это не стыдно, что я вам
про все это
говорю?
— Я ведь знаю очень хорошо, — прибавила она, — князю хочется моих денег.
Про меня они думают, что я совершенный ребенок, и даже мне прямо это
говорят. Я же не думаю этого. Я уж не ребенок. Странные они люди: сами ведь они точно дети; ну, из чего хлопочут?
И много еще мы
говорили с ней. Она мне рассказала чуть не всю свою жизнь и с жадностью слушала мои рассказы. Все требовала, чтоб я всего более рассказывал ей
про Наташу и
про Алешу. Было уже двенадцать часов, когда князь подошел ко мне и дал знать, что пора откланиваться. Я простился. Катя горячо пожала мне руку и выразительно на меня взглянула. Графиня просила меня бывать; мы вышли вместе с князем.
Я не
про рябчиков теперь
говорю, но ведь вы готовы отказываться совершенно от всякого сообщения с нашим кругом, а это положительно вредно.
— Просто на себя не похож, —
говорила она, — в лихорадке, по ночам, тихонько от меня, на коленках перед образом молится, во сне бредит, а наяву как полуумный: стали вчера есть щи, а он ложку подле себя отыскать не может, спросишь его
про одно, а он отвечает
про другое.
— А! А я писаря моего искал, Астафьева; на тот дом указали… да ошибся… Ну, так вот я тебе
про дело-то
говорил: в сенате решили… — и т. д., и т. д.
Я уж
говорил ему
про вас.
— Она все мне
говорила про дедушку, — отвечала Нелли, — и больная все
про него
говорила, и когда в бреду была, тоже
говорила.
Когда я его сама спрашивала, то он был очень рад; потому я и стала часто его спрашивать, и он все рассказывал и
про бога много
говорил.
А дома мамаша так уж и ждет меня: она лежит, а я ей рассказываю все, все, так и ночь придет, а я все
говорю, и она все слушает
про дедушку: что он делал сегодня и что мне рассказывал, какие истории, и что на урок мне задал.
Он все слушал, такой сердитый, а все слушал и ни слова не
говорил; тогда я и спросила, отчего мамаша его так любит, что все об нем спрашивает, а он никогда
про мамашу не спрашивает.
Мамаша узнала
про это, потому что жильцы стали попрекать, что она нищая, а Бубнова сама приходила к мамаше и
говорила, что лучше б она меня к ней отпустила, а не просить милостыню.
Анна Андреевна, узнав от меня, что Александра Семеновна еще не успела сделаться его законнойсупругой, решила
про себя, что и принимать ее и
говорить об ней в доме нельзя.