Неточные совпадения
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может быть, и со
всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот
же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я был болен; а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Во-первых, с виду она была так стара, как не бывают никакие собаки, а во-вторых, отчего
же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас
же пришло в голову, что эта собака не может быть такая, как
все собаки; что она — собака необыкновенная; что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное; что это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем виде и что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путами соединена с судьбою ее хозяина.
Собака
же, покрутившись раза два или три на одном месте, угрюмо укладывалась у ног его, втыкала свою морду между его сапогами, глубоко вздыхала и, вытянувшись во
всю свою длину на полу, тоже оставалась неподвижною на
весь вечер, точно умирала на это время.
Я сказал уже, что старик, как только усаживался на своем стуле, тотчас
же упирался куда-нибудь своим взглядом и уже не сводил его на другой предмет во
весь вечер.
Все тотчас
же отложили свои занятия и с важным, безмолвным любопытством наблюдали обоих противников.
В этой смиренной, покорной торопливости бедного, дряхлого старика было столько вызывающего на жалость, столько такого, отчего иногда сердце точно перевертывается в груди, что
вся публика, начиная с Адама Иваныча, тотчас
же переменила свой взгляд на дело.
В этот раз
все делалось обратно в сравнении с первым посещением Васильевского, четырнадцать лет тому назад: в это раз князь перезнакомился со
всеми соседями, разумеется из важнейших; к Николаю
же Сергеичу он никогда не ездил и обращался с ним как будто со своим подчиненным.
Уверяли, наконец, что между любовниками уже было условлено обвенчаться, в пятнадцати верстах от Васильевского, в селе Григорьеве, по-видимому тихонько от родителей Наташи, но которые, однако
же, знали
все до малейшей подробности и руководили дочь гнусными своими советами.
Сама
же Наташа, так оклеветанная, даже еще целый год спустя, не знала почти ни одного слова из
всех этих наговоров и сплетней: от нее тщательно скрывали
всю историю, и она была весела и невинна, как двенадцатилетний ребенок.
Сначала, в первые дни после их приезда, мне
все казалось, что она как-то мало развилась в эти годы, совсем как будто не переменилась и осталась такой
же девочкой, как и была до нашей разлуки.
«Сочинитель, поэт! Как-то странно… Когда
же поэты выходили в люди, в чины? Народ-то
все такой щелкопер, ненадежный!»
Он оскорбил Николая Сергеича ужасным письмом,
все на ту
же тему, как и прежде, а сыну положительно запретил посещать Ихменевых.
Теперь
же, именно теперь,
все это вновь разгорелось, усилилась
вся эта старая, наболевшая вражда из-за того, что вы принимали к себе Алешу.
— Полно, Ваня, оставь, — прервала она, крепко сжав мою руку и улыбнувшись сквозь слезы. — Добрый, добрый Ваня! Добрый, честный ты человек! И ни слова-то о себе! Я
же тебя оставила первая, а ты
все простил, только об моем счастье и думаешь. Письма нам переносить хочешь…
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и не спрошу!
Все о себе говорю; ну, как
же теперь твои дела с журналистами? Что твой новый роман, подвигается ли?
— Алеша
же все и рассказал, недавно. Он мне сам говорил, что
все это рассказал отцу.
— Господи! Что ж это у вас происходит! Сам
же все и рассказал, да еще в такое время?..
Я вот теперь защищаю его перед тобой; а он, может быть, в эту
же минуту с другою и смеется про себя… а я, я, низкая, бросила
все и хожу по улицам, ищу его…
— Обещал,
все обещал. Он ведь для того меня и зовет теперь, чтоб завтра
же обвенчаться потихоньку, за городом; да ведь он не знает, что делает. Он, может быть, как и венчаются-то, не знает. И какой он муж! Смешно, право. А женится, так несчастлив будет, попрекать начнет… Не хочу я, чтоб он когда-нибудь в чем-нибудь попрекнул меня.
Все ему отдам, а он мне пускай ничего. Что ж, коль он несчастлив будет от женитьбы, зачем
же его несчастным делать?
Наташа вздрогнула, вскрикнула, вгляделась в приближавшегося Алешу и вдруг, бросив мою руку, пустилась к нему. Он тоже ускорил шаги, и через минуту она была уже в его объятиях. На улице, кроме нас, никого почти не было. Они целовались, смеялись; Наташа смеялась и плакала,
все вместе, точно они встретились после бесконечной разлуки. Краска залила ее бледные щеки; она была как исступленная… Алеша заметил меня и тотчас
же ко мне подошел.
А впрочем, вы, кажется, и правы: я ведь ничего не знаю в действительной жизни; так мне и Наташа говорит; это, впрочем, мне и
все говорят; какой
же я буду писатель?
Ведь он тотчас
же все бы нам позволил.
Это — самая тяжелая, мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то непостигаемого и несуществующего в порядке вещей, но что непременно, может быть, сию
же минуту, осуществится, как бы в насмешку
всем доводам разума придет ко мне и станет передо мною как неотразимый факт, ужасный, безобразный и неумолимый.
Я, брат, и о тебе тогда
же все предугадал, Ваня; хвалил тебя, а про себя
все предугадал.
Точно так
же он уходил к себевсегда при моих посещениях, бывало только что успеет со мною поздороваться, чтоб дать мне время сообщить Анне Андреевне
все последние новости о Наташе.
Я тотчас
же рассказал Анне Андреевне
все, что сам знал.
—
Всё злодеи жестокосердые! — продолжала Анна Андреевна, — ну, что
же она, мой голубчик, горюет, плачет? Ах, пора тебе идти к ней! Матрена, Матрена! Разбойник, а не девка!.. Не оскорбляли ее? Говори
же, Ваня.
Ведь он тогда
же все ее вещи приказал из дому выкинуть или сжечь, чтоб ничто и не напоминало про нее у нас.
Я рад, что ты пришел, и потому хочу громко сказать при тебе
же, так, чтоб и другиеслышали, что
весь этот вздор,
все эти слезы, вздохи, несчастья мне наконец надоели.
— Не жаль! — закричал он, задрожав и побледнев, — не жаль, потому что и меня не жалеют! Не жаль, потому что в моем
же доме составляются заговоры против поруганной моей головы, за развратную дочь, достойную проклятия и
всех наказаний!..
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от
всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от
всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так
же, как и бедная мать, запирался один от
всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед
всеми.
Со слезами каялся он мне в знакомстве с Жозефиной, в то
же время умоляя не говорить об этом Наташе; и когда, жалкий и трепещущий, он отправлялся, бывало, после
всех этих откровенностей, со мною к ней (непременно со мною, уверяя, что боится взглянуть на нее после своего преступления и что я один могу поддержать его), то Наташа с первого
же взгляда на него уже знала, в чем дело.
Видя ее кроткую и прощающую, Алеша уже не мог утерпеть и тотчас
же сам во
всем каялся, без всякого спроса, — чтоб облегчить сердце и «быть по-прежнему», говорил он.
Потом тотчас
же развеселялся и начинал с ребяческою откровенностью рассказывать
все подробности своих похождений с Жозефиной, смеялся, хохотал, благословлял и восхвалял Наташу, и вечер кончался счастливо и весело.
Для формы
же он продолжал изъявлять свое неудовольствие сыну: уменьшил и без того небогатое содержание его (он был чрезвычайно с ним скуп), грозил отнять
все; но вскоре уехал в Польшу, за графиней, у которой были там дела,
все еще без устали преследуя свой проект сватовства.
За месяц до нашего несчастья он купил мне серьги, тихонько от меня (а я
все узнала), и радовался как ребенок, воображая, как я буду рада подарку, и ужасно рассердился на
всех и на меня первую, когда узнал от меня
же, что мне давно уже известно о покупке серег.
— Надо кончить с этой жизнью. Я и звала тебя, чтоб выразить
все,
все, что накопилось теперь и что я скрывала от тебя до сих пор. — Она всегда так начинала со мной, поверяя мне свои тайные намерения, и всегда почти выходило, что
все эти тайны я знал от нее
же.
— Да дайте
же, дайте мне рассказать, — покрывал нас
всех Алеша своим звонким голосом. — Они думают, что
все это, как и прежде… что я с пустяками приехал… Я вам говорю, что у меня самое интересное дело. Да замолчите ли вы когда-нибудь!
— Совсем не утаил! — перебила Наташа, — вот чем хвалится! А выходит, что
все тотчас
же нам рассказал. Я еще помню, как ты вдруг сделался такой послушный, такой нежный и не отходил от меня, точно провинился в чем-нибудь, и
все письмо нам по отрывкам и рассказал.
— Ну, как не знать! — отозвалась Мавра, просунув к нам свою голову, —
все в три
же первые дня рассказал. Не тебе бы хитрить!
— Нет, нет, я не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег не было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это
все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно
все вам рассказал тогда
же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма вы не знаете, а ведь в письме главное тон. Про это я и говорю.
А доказательство, что, несмотря на мое положение, я тотчас
же сказал себе: это мой долг; я должен
все,
все высказать отцу, и стал говорить, и высказал, и он меня выслушал.
Потом объяснил ему тут
же, что я tiers état [третье сословие (франц.)] и что tiers état c'est l'essentiel; [третье сословие — это главное (франц.)] что я горжусь тем, что похож на
всех, и не хочу ни от кого отличаться…
Тотчас
же всего достиг, в какой-нибудь один день
все переменилось!
—
Все, решительно
все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре дня тому назад я решил так: удалиться от вас и кончить
все самому. Если б я был с вами, я бы
все колебался, я бы слушал вас и никогда бы не решился. Один
же, поставив именно себя в такое положение, что каждую минуту должен был твердить себе, что надо кончить и что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к вам с решением и воротился с решением!
Мы решили, что завтра
же она и скажет мачехе, что не хочет за меня, и что завтра
же я должен
все сказать отцу и высказать твердо и смело.
— Иной раз ты, другой она. Но ты всегда лучше оставалась. Когда
же я говорю с ней, я всегда чувствую, что сам лучше становлюсь, умнее, благороднее как-то. Но завтра, завтра
все решится!
Он затронул
всю гордость женщины, уже любившей его, прямо признавшись ей, что у нее есть соперница, и в то
же время возбудил в ней симпатию к ее сопернице, а для себя прощение и обещание бескорыстной братской дружбы.
Вы, может быть, только сейчас узнали обо
всем от него
же.
Но
все это я сообразил потом; тогда
же было другое дело.