Эта генеральша, самое важное лицо во всем этом кружке и перед которой все ходили
по струнке, была тощая и злая старуха, вся одетая в траур, — злая, впрочем, больше от старости и от потери последних (и прежде еще небогатых) умственных способностей; прежде же она была вздорная.
Неточные совпадения
Бакенбарды
по щекам его были протянуты в
струнку; волосы, прическа, нос, губы, подбородок — все как бы лежало дотоле под прессом.
Все было в
струнку днем, а
по ночам — кутежи.
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в
струнку, точно
по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
При входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзиратель Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо так и застыло от умиления, а круглые темные глаза ловили каждое движение патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит
по фабрике, Подседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в
струнку старик уставщик, — плотинного и уставщика рабочие звали «сестрами».
— Да уж этак примерно второй год пошел, родитель, — вежливо отвечал солдат, вытягиваясь в
струнку. — Этак
по осени, значит, я на Ключевском очутился…