Неточные совпадения
Появившись, она проводила со мною весь
тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все
время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
О mon cher, этот детский вопрос в наше
время просто страшен: покамест эти золотые головки, с кудрями и с невинностью, в первом детстве, порхают перед тобой и смотрят на тебя, с их светлым смехом и светлыми глазками, —
то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что лучше бы они и не вырастали совсем!
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я в восхищении. В другое
время мы бы тотчас же пустились в философские размышления на эту
тему, на целый час, но вдруг меня как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об этом.
Физиономия Васина не очень поразила меня, хоть я слышал о нем как о чрезмерно умном: белокурый, с светло-серыми большими глазами, лицо очень открытое, но в
то же
время в нем что-то было как бы излишне твердое; предчувствовалось мало сообщительности, но взгляд решительно умный, умнее дергачевского, глубже, — умнее всех в комнате; впрочем, может быть, я теперь все преувеличиваю.
Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (
время тут ничего не значит), когда Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней,
то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
Утверждали (Андроников, говорят, слышал от самой Катерины Николавны), что, напротив, Версилов, прежде еще,
то есть до начала чувств молодой девицы, предлагал свою любовь Катерине Николавне; что
та, бывшая его другом, даже экзальтированная им некоторое
время, но постоянно ему не верившая и противоречившая, встретила это объяснение Версилова с чрезвычайною ненавистью и ядовито осмеяла его.
И вот, ввиду всего этого, Катерина Николавна, не отходившая от отца во
время его болезни, и послала Андроникову, как юристу и «старому другу», запрос: «Возможно ли будет, по законам, объявить князя в опеке или вроде неправоспособного; а если так,
то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог обвинить и чтобы пощадить при этом чувства отца и т. д., и т. д.».
Во все это
время денежные средства его изменялись раза два-три радикально:
то совсем впадал в нищету,
то опять вдруг богател и подымался.
Но, взамен
того, мне известно как пять моих пальцев, что все эти биржи и банкирства я узнаю и изучу в свое
время, как никто другой, и что наука эта явится совершенно просто, потому только, что до этого дойдет дело.
Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в
то же
время и высочайшее равенство, и в этом вся главная их сила.
Сколько я мучил мою мать за это
время, как позорно я оставлял сестру: «Э, у меня „идея“, а
то все мелочи» — вот что я как бы говорил себе.
Да и вообще он привык перед нами, в последнее
время, раскрываться без малейшей церемонии, и не только в своем дурном, но даже в смешном, чего уж всякий боится; между
тем вполне сознавал, что мы до последней черточки все поймем.
Но я еще внизу положил, во
время всех этих дебатов, подвергнуть дело о письме про наследство решению третейскому и обратиться, как к судье, к Васину, а если не удастся к Васину,
то еще к одному лицу, я уже знал к какому.
Смирение, безответность, приниженность и в
то же
время твердость, сила, настоящая сила — вот характер твоей матери.
Скажу кстати, в скобках, что почему-то подозреваю, что она никогда не верила в мою гуманность, а потому всегда трепетала; но, трепеща, в
то же
время не поддалась ни на какую культуру.
Но, чтобы обратиться к нашему,
то замечу про мать твою, что она ведь не все молчит; твоя мать иногда и скажет, но скажет так, что ты прямо увидишь, что только
время потерял говоривши, хотя бы даже пять лет перед
тем постепенно ее приготовлял.
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова,
то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до последнего рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в
то еще
время.)
— Знаете что, — сказал я, — вы говорите, что пришли, главное, с
тем, чтобы мать подумала, что мы помирились.
Времени прошло довольно, чтоб ей подумать; не угодно ли вам оставить меня одного?
Бесило меня и
то, что уходило
время, а мне до вечера надо было еще сыскать квартиру.
Я громко удивился
тому, что Васин, имея этот дневник столько
времени перед глазами (ему дали прочитать его), не снял копии,
тем более что было не более листа кругом и заметки все короткие, — «хотя бы последнюю-то страничку!» Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой системы, о всем, что на ум взбредет.
В наш век много людей попались впросак таким образом, — заключил Васин, — именно
тем, что родились в наше
время».
Меж
тем, признаться вам должна, так как мы на долгое-то
время не рассчитывали,
то давно уж без денег сидим.
Пусть это будет, говорит, за вами долг, и как только получите место,
то в самое короткое
время можете со мной поквитаться.
Завлекшись, даже забыл о
времени, и когда очнулся,
то вдруг заметил, что князева минутка, бесспорно, продолжается уже целую четверть часа.
— Ох, ты очень смешной, ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь, я, может быть, за
то тебя всего больше и любила в этот месяц, что ты вот этакий чудак. Но ты во многом и дурной чудак, — это чтоб ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над тобой смеялся? Мама смеялась, мама со мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это
время, что мы сидим и тебя трепещем.
Но тогда, в
то утро, я хоть и начинал уже мучиться, но мне все-таки казалось, что это вздор: «Э, тут и без меня „нагорело и накипело“, — повторял я по
временам, — э, ничего, пройдет!
Говорили мы во все это
время,
то есть во все эти два месяца, лишь о самых отвлеченных предметах.
Раз, например, именно в последнее
время, он вошел, когда уже я был совсем одет в только что полученный от портного костюм и хотел ехать к «князю Сереже», чтоб с
тем отправиться куда следует (куда — объясню потом).
Но если он так любил меня,
то почему же он не остановил меня тогда во
время моего позора?
Я могу чувствовать преудобнейшим образом два противоположные чувства в одно и
то же
время — и уж конечно не по моей воле.
О таких, как Дергачев, я вырвал у него раз заметку, «что они ниже всякой критики», но в
то же
время он странно прибавил, что «оставляет за собою право не придавать своему мнению никакого значения».
Я именно и уважаю тебя за
то, что ты смог, в наше прокислое
время, завести в душе своей какую-то там «свою идею» (не беспокойся, я очень запомнил).
Предупрежу тоже, что князь в
то же
время и ко мне изменился, даже слишком видимо; оставались лишь какие-то мертвые формы первоначальной нашей, почти горячей, дружбы.
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский князь отрекается от такой идеи,
то, разумеется, еще не наступило ей
время. Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если живет эта мысль хотя лишь в немногих головах,
то она еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой
тьме.
— Я хотел только сказать, что ваша идея о дворянстве есть в
то же
время и отрицание дворянства, — сказал князь.
—
То такое, что после всего, что было… и
то, что вы говорили про Версилова, что он бесчестен, и, наконец, ваш тон во все остальное
время… Одним словом, я никак не могу принять.
Лиза как-то говорила мне раз, мельком, вспоминая уже долго спустя, что я произнес тогда эту фразу ужасно странно, серьезно и как бы вдруг задумавшись; но в
то же
время «так смешно, что не было возможности выдержать»; действительно, Анна Андреевна опять рассмеялась.
Я все
время был поражен и все
время спрашивал себя:
та ли это женщина?
Постойте, Катерина Николаевна, еще минутку не говорите, а дайте мне все докончить: я все
время, как к вам ходил, все это
время подозревал, что вы для
того только и ласкали меня, чтоб из меня выпытать это письмо, довести меня до
того, чтоб я признался…
Теперь должно все решиться, все объясниться, такое
время пришло; но постойте еще немного, не говорите, узнайте, как я смотрю сам на все это, именно сейчас, в теперешнюю минуту; прямо говорю: если это и так было,
то я не рассержусь…
то есть я хотел сказать — не обижусь, потому что это так естественно, я ведь понимаю.
— Ваши бывшие интриги и ваши сношения — уж конечно, эта
тема между нами неприлична, и даже было бы глупо с моей стороны; но я, именно за последнее
время, за последние дни, несколько раз восклицал про себя: что, если б вы любили хоть когда-нибудь эту женщину, хоть минутку? — о, никогда бы вы не сделали такой страшной ошибки на ее счет в вашем мнении о ней, как
та, которая потом вышла!
О нет, нет! — восклицал я, краснея и в
то же
время сжимая его руку, которую как-то успел схватить и, не замечая
того, не выпускал ее.
Всего краше, всего светлее было
то, что он в высшей степени понял, что «можно страдать страхом по документу» и в
то же
время оставаться чистым и безупречным существом, каким она сегодня передо мной открылась.
Но когда я уже оканчивал,
то заметил, что сквозь добрую улыбку его начало по
временам проскакивать что-то уж слишком нетерпеливое в его взгляде, что-то как бы рассеянное и резкое.
До
того же
времени ездил дома в три, все с князем, который «вводил» меня в эти места.
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я в
то же
время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у князя за сестру деньги зазнамо!
Предупреждаю опять: во все это последнее
время, и вплоть до катастрофы, мне как-то пришлось встречаться сплошь с людьми, до
того возбужденными, что все они были чуть не помешанные, так что я сам поневоле должен был как бы заразиться.
Вы еще не знаете глубины моего здешнего падения: я любил Лизу, искренно любил и в
то же
время думал об Ахмаковой!
Лиза, дети, работа, о, как мы мечтали обо всем этом с нею, здесь мечтали, вот тут, в этих комнатах, и что же? я в
то же
время думал об Ахмаковой, не любя этой особы вовсе, и о возможности светского, богатого брака!
Дело в
том, что мне еще со школьной скамьи был знаком один, в настоящее
время русский эмигрант, не русского, впрочем, происхождения и проживающий где-то в Гамбурге.