Неточные совпадения
Почем
знать, может быть, она полюбила до
смерти… фасон его платья, парижский пробор волос, его французский выговор, именно французский, в котором она
не понимала ни звука, тот романс, который он спел за фортепьяно, полюбила нечто никогда
не виданное и
не слыханное (а он был очень красив собою), и уж заодно полюбила, прямо до изнеможения, всего его, с фасонами и романсами.
— Ах, как жаль! Какой жребий!
Знаешь, даже грешно, что мы идем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке, в каком-нибудь бездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто в ее грехе виноват? Ах, как это страшно! Думаешь ли ты когда об этом мраке? Ах, как я боюсь
смерти, и как это грешно!
Не люблю я темноты, то ли дело такое солнце! Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий,
знаешь ли ты хорошо маму?
— Да ведь вот же и тебя
не знал, а ведь
знаю же теперь всю. Всю в одну минуту
узнал. Ты, Лиза, хоть и боишься
смерти, а, должно быть, гордая, смелая, мужественная. Лучше меня, гораздо лучше меня! Я тебя ужасно люблю, Лиза. Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо,
смерть, а пока жить, жить! О той несчастной пожалеем, а жизнь все-таки благословим, так ли? Так ли? У меня есть «идея», Лиза. Лиза, ты ведь
знаешь, что Версилов отказался от наследства?
— При мне. Он разорвал, вероятно, перед
смертью… Я ведь
не знал тогда, что он застрелится…
Я начал было плакать,
не знаю с чего;
не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про старика и про
смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было подумать, что я плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я
знаю, что она ни за что бы
не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело
не сладилось за
смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то
не сладилось бы, а маму я и теперь
не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся;
знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Рассматривая и ее как отвлеченное время, мы, в сущности, не встречаем логических препятствий к тому, чтобы раздвинуть это время в бесконечность, по крайней мере со стороны будущего, ибо это отвлеченное время ведь
не знает смерти, представляющей собой как бы конец самого времени.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я
смертью окончу жизнь свою».
Почтмейстер.
Знаю,
знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства:
смерть люблю
узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Доказательство того, что они
знали твердо, что такое была
смерть, состояло в том, что они, ни секунды
не сомневаясь,
знали, как надо действовать с умирающими, и
не боялись их.
Он
не считал себя премудрым, но
не мог
не знать, что он был умнее жены и Агафьи Михайловны, и
не мог
не знать того, что, когда он думал о
смерти, он думал всеми силами души.
Левин же и другие, хотя и многое могли сказать о
смерти, очевидно,
не знали, потому что боялись
смерти и решительно
не знали, что надо делать, когда люди умирают.