Неточные совпадения
Этот вызов человека, сухого и гордого, ко мне высокомерного и небрежного и который до сих пор, родив меня и бросив в люди, не только не знал меня вовсе, но даже в этом никогда не раскаивался (кто знает, может быть, о самом существовании моем имел понятие смутное и неточное, так
как оказалось потом, что и деньги не он платил за содержание мое в Москве, а другие), вызов этого человека, говорю я, так
вдруг обо мне вспомнившего и удостоившего собственноручным письмом, — этот вызов, прельстив меня, решил мою участь.
Как следует в таких случаях, его мигом увезли за границу, но месяцев через пять он
вдруг опять появился, и совершенно здоровый, хотя и оставил службу.
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня
вдруг мне, на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере могу быть спокоен, что не будет детей, —
вдруг она мне и даже с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то,
как вы, и бывают непременно, с первого даже года пойдут, увидите».
— Совершенно верно, великолепно! — вскричал я в восхищении. В другое время мы бы тотчас же пустились в философские размышления на эту тему, на целый час, но
вдруг меня
как будто что-то укусило, и я весь покраснел. Мне представилось, что я, похвалами его бонмо, подлещаюсь к нему перед деньгами и что он непременно это подумает, когда я начну просить. Я нарочно упоминаю теперь об этом.
Он как-то
вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время
как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он
вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
И вот, против всех ожиданий, Версилова, пожав князю руку и обменявшись с ним какими-то веселыми светскими словечками, необыкновенно любопытно посмотрела на меня и, видя, что я на нее тоже смотрю,
вдруг мне с улыбкою поклонилась. Правда, она только что вошла и поклонилась
как вошедшая, но улыбка была до того добрая, что, видимо, была преднамеренная. И, помню, я испытал необыкновенно приятное ощущение.
—
Как, разве сегодня? — вскричал
вдруг князь, срываясь с места.
— Это именно так,
как вы сказали! — обратился я
вдруг к нему, разбивая лед и начиная
вдруг говорить.
Я выпалил все это нервно и злобно, порвав все веревки. Я знал, что лечу в яму, но я торопился, боясь возражений. Я слишком чувствовал, что сыплю
как сквозь решето, бессвязно и через десять мыслей в одиннадцатую, но я торопился их убедить и перепобедить. Это так было для меня важно! Я три года готовился! Но замечательно, что они
вдруг замолчали, ровно ничего не говорили, а все слушали. Я все продолжал обращаться к учителю...
— Крафт, вы к ним и еще пойдете? —
вдруг спросил я его. Он медленно обернулся ко мне,
как бы плохо понимая меня. Я сел на стул.
— Нравственных идей теперь совсем нет;
вдруг ни одной не оказалось, и, главное, с таким видом, что
как будто их никогда и не было.
Ничего нет омерзительнее роли, когда сироты, незаконнорожденные, все эти выброшенные и вообще вся эта дрянь, к которым я нисколько вот-таки не имею жалости,
вдруг торжественно воздвигаются перед публикой и начинают жалобно, но наставительно завывать: «Вот, дескать,
как поступили с нами!» Я бы сек этих сирот.
Я воображал тысячу раз,
как я приступлю: я
вдруг очутываюсь,
как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал для начала наши столицы, и именно Петербург, которому, по некоторому расчету, отдал преимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от кого не завишу, здоров и имею затаенных в кармане сто рублей для первоначального оборотного капитала.
Мало того, я уверен, что тысячи талантов и умников, столь возвышающихся, если б
вдруг навалить на них ротшильдские миллионы, тут же не выдержали бы и поступили бы
как самая пошлая ординарность и давили бы пуще всех.
Вдруг входит запыхавшись Аграфена и объявляет, что в сенях, перед кухней, пищит подкинутый младенец и что она не знает,
как быть.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти на кухню, и в первый раз, может быть, в целый месяц мне
вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда
как до сих пор сам же я того требовал.
— Случилось так, — продолжал я, — что
вдруг, в одно прекрасное утро, явилась за мною друг моего детства, Татьяна Павловна, которая всегда являлась в моей жизни внезапно,
как на театре, и меня повезли в карете и привезли в один барский дом, в пышную квартиру.
— Я стоял, смотрел на вас и
вдруг прокричал: «Ах,
как хорошо, настоящий Чацкий!» Вы
вдруг обернулись ко мне и спрашиваете: «Да разве ты уже знаешь Чацкого?» — а сами сели на диван и принялись за кофей в самом прелестном расположении духа, — так бы вас и расцеловал.
Тут вы
вдруг заговорили с Татьяной Павловной по-французски, и она мигом нахмурилась и стала вам возражать, даже очень горячилась; но так
как невозможно же противоречить Андрею Петровичу, если он
вдруг чего захочет, то Татьяна Павловна и увела меня поспешно к себе: там вымыли мне вновь лицо, руки, переменили белье, напомадили, даже завили мне волосы.
Тушар
вдруг спохватился, что мало взял денег, и с «достоинством» объявил вам в письме своем, что в заведении его воспитываются князья и сенаторские дети и что он считает ниже своего заведения держать воспитанника с таким происхождением,
как я, если ему не дадут прибавки.
Мне казалось, что я что-то сшалил, но когда я исправлюсь, то меня простят и мы опять станем
вдруг все веселы, пойдем играть на дворе и заживем
как нельзя лучше.
Дверь была на ключе, я отворил, и
вдруг — темная-темная ночь зачернела передо мной,
как бесконечная опасная неизвестность, а ветер так и рванул с меня фуражку.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и
вдруг, я еще часу не был у себя,
как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он схватил, помог ему дотащиться наверх.
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел,
как у вас что-то
вдруг дернулось в лице, и только теперь догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то опять дернулось точно так же в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему же и другому не очутиться? А после Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
— Да уж по тому одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И
вдруг князь меня спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А
какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
Все это я обдумал и совершенно уяснил себе, сидя в пустой комнате Васина, и мне даже
вдруг пришло в голову, что пришел я к Васину, столь жаждая от него совета,
как поступить, — единственно с тою целью, чтобы он увидал при этом,
какой я сам благороднейший и бескорыстнейший человек, а стало быть, чтоб и отмстить ему тем самым за вчерашнее мое перед ним принижение.
Больше часу
как продолжалась чрезвычайная тишина, и вот
вдруг, где-то очень близко, за дверью, которую заслонял диван, я невольно и постепенно стал различать все больше и больше разраставшийся шепот.
Он еще не успел и сесть,
как мне
вдруг померещилось, что это, должно быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже что-то слышал, но до того мельком, что никак бы не мог сказать, что именно: помнил только, что что-то нехорошее.
Не знаю, зачем я стал было горячиться. Он посмотрел на меня несколько тупо,
как будто запутавшись, но
вдруг все лицо его раздвинулось в веселейшую и хитрейшую улыбку...
Прошло минут десять, и
вдруг, в самой середине одного раскатистого взрыва хохота, кто-то, точь-в-точь
как давеча, прянул со стула, затем раздались крики обеих женщин, слышно было,
как вскочил и Стебельков, что он что-то заговорил уже другим голосом, точно оправдывался, точно упрашивая, чтоб его дослушали…
— А хозяйку надо бы научить… надо бы их выгнать из квартиры — вот что, и
как можно скорей, а то они тут… Вот увидите! Вот помяните мое слово, увидите! Э, черт! — развеселился он
вдруг опять, — вы ведь Гришу дождетесь?
Я вовсе не читателю задаю этот вопрос, я только представляю себе эту тогдашнюю минуту, и совершенно не в силах даже и теперь объяснить,
каким образом случилось, что я
вдруг бросился за занавеску и очутился в спальне Татьяны Павловны.
Но
вдруг теперь, когда я, услышав о Крафте, вскочил с кровати, меня всего обхватило
как судорогой.
И затем исчезла
как тень. Напоминаю еще раз: это была исступленная. Версилов был глубоко поражен: он стоял
как бы задумавшись и что-то соображая; наконец
вдруг повернулся ко мне...
Потом помолчала, вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, — говорит
вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может, по гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем,
как почтенному седому человеку, не правда ли?» Я сначала не так поняла да говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять, коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет, говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его, говорит, дорога.
Али что не слышно мне дыханья ее с постели стало, али в темноте-то разглядела, пожалуй, что
как будто кровать пуста, — только встала я
вдруг, хвать рукой: нет никого на кровати, и подушка холодная.
Я стою, молчу, гляжу на нее, а она из темноты точно тоже глядит на меня, не шелохнется… «Только зачем же, думаю, она на стул встала?» — «Оля, — шепчу я, робею сама, — Оля, слышишь ты?» Только
вдруг как будто во мне все озарилось, шагнула я, кинула обе руки вперед, прямо на нее, обхватила, а она у меня в руках качается, хватаю, а она качается, понимаю я все и не хочу понимать…
Он не договорил и очень неприятно поморщился. Часу в седьмом он опять уехал; он все хлопотал. Я остался наконец один-одинехонек. Уже рассвело. Голова у меня слегка кружилась. Мне мерещился Версилов: рассказ этой дамы выдвигал его совсем в другом свете. Чтоб удобнее обдумать, я прилег на постель Васина так,
как был, одетый и в сапогах, на минутку, совсем без намерения спать — и
вдруг заснул, даже не помню,
как и случилось. Я проспал почти четыре часа; никто-то не разбудил меня.
— Mon enfant, клянусь тебе, что в этом ты ошибаешься: это два самые неотложные дела… Cher enfant! — вскричал он
вдруг, ужасно умилившись, — милый мой юноша! (Он положил мне обе руки на голову.) Благословляю тебя и твой жребий… будем всегда чисты сердцем,
как и сегодня… добры и прекрасны,
как можно больше… будем любить все прекрасное… во всех его разнообразных формах… Ну, enfin… enfin rendons grâce… et je te benis! [А теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)]
Как мог я так
вдруг все забыть и так измениться?
Но хоть я и ждал его все эти три дня и представлял себе почти беспрерывно,
как он войдет, а все-таки никак не мог вообразить наперед, хоть и воображал из всех сил, о чем мы с ним
вдруг заговорим после всего, что произошло.
Только стоит этот мещанин,
как они это сговариваются, англичане да Монферан, а это лицо, которому поручено-то, тут же в коляске подъехал, слушает и сердится:
как это так решают и не могут решить; и
вдруг замечает в отдалении, этот мещанинишка стоит и фальшиво этак улыбается, то есть не фальшиво, я не так, а
как бы это…
Они оставались там минут десять совсем не слышно и
вдруг громко заговорили. Заговорили оба, но князь
вдруг закричал,
как бы в сильном раздражении, доходившем до бешенства. Он иногда бывал очень вспыльчив, так что даже я спускал ему. Но в эту самую минуту вошел лакей с докладом; я указал ему на их комнату, и там мигом все затихло. Князь быстро вышел с озабоченным лицом, но с улыбкой; лакей побежал, и через полминуты вошел к князю гость.
— Ах да!
какую это хорошенькую я сейчас встретил у вас на лестнице, востренькая и светленькая? — спросил он
вдруг князя.
Лиза как-то говорила мне раз, мельком, вспоминая уже долго спустя, что я произнес тогда эту фразу ужасно странно, серьезно и
как бы
вдруг задумавшись; но в то же время «так смешно, что не было возможности выдержать»; действительно, Анна Андреевна опять рассмеялась.
— У него был Нащокин? —
вдруг, веско и
как бы удивившись, спросила Анна Андреевна.
Пока я говорил, она подымалась с места и все более и более краснела; но
вдруг как бы испугалась чего-то, какой-то черты, которую не надо бы перескакивать, и быстро перебила меня...
Но в эту минуту Лиза
вдруг толкнула меня за портьеру, и мы оба очутились за занавесью, в так называемом «фонаре», то есть в круглой маленькой комнатке из окон. Не успел я опомниться,
как услышал знакомый голос, звон шпор и угадал знакомую походку.
Теперь я боюсь и рассказывать. Все это было давно; но все это и теперь для меня
как мираж.
Как могла бы такая женщина назначить свидание такому гнусному тогдашнему мальчишке,
каким был я? — вот что было с первого взгляда! Когда я, оставив Лизу, помчался и у меня застучало сердце, я прямо подумал, что я сошел с ума: идея о назначенном свидании показалась мне
вдруг такою яркою нелепостью, что не было возможности верить. И что же, я совсем не сомневался; даже так: чем ярче казалась нелепость, тем пуще я верил.
— Ее нет? —
вдруг спросила она меня
как бы с заботой и досадой, только что меня увидала. И голос и лицо до того не соответствовали моим ожиданиям, что я так и завяз на пороге.