Неточные совпадения
Прибавлю, однако, что я кончил гимназический курс в последнем году плохо, тогда как до седьмого класса всегда был из первых,
а случилось это вследствие той же
идеи, вследствие вывода, может быть ложного, который я из нее вывел.
Таким образом, не гимназия помешала
идее,
а идея помешала гимназии, помешала и университету.
Именно таинственные потому, что были накоплены из карманных денег моих, которых отпускалось мне по пяти рублей в месяц, в продолжение двух лет; копление же началось с первого дня моей «
идеи»,
а потому Версилов не должен был знать об этих деньгах ни слова.
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени,
а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой
идеей парализована, так сказать, у всех должны опуститься руки и…
Здесь я должен сознаться, почему я пришел в восхищение от аргумента Васина насчет «идеи-чувства»,
а вместе с тем должен сознаться в адском стыде.
С замиранием представлял я себе иногда, что когда выскажу кому-нибудь мою
идею, то тогда у меня вдруг ничего не останется, так что я стану похож на всех,
а может быть, и
идею брошу;
а потому берег и хранил ее и трепетал болтовни.
— Долго рассказывать…
А отчасти моя
идея именно в том, чтоб оставили меня в покое. Пока у меня есть два рубля, я хочу жить один, ни от кого не зависеть (не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего не делать, — даже для того великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане,
а дальше знать ничего не хочу.
Андроников, говорят, тогда же вразумил ее и отсоветовал;
а впоследствии, когда князь выздоровел совсем, то и нельзя уже было воротиться к этой
идее; но письмо у Андроникова осталось.
Возражение его прекрасно, я согласен, и делает честь его бесспорному уму; прекрасно уже тем, что самое простое,
а самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал с лишком три года назад; даже мало того, в ней-то и заключается отчасти «моя
идея».
А впрочем, теперь, доведя мои записки именно до этого пункта, я решаюсь рассказать и «мою
идею».
Я повторяю: моя
идея — это стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд; не просто богатым,
а именно как Ротшильд. Для чего, зачем, какие я именно преследую цели — об этом будет после. Сперва лишь докажу, что достижение моей цели обеспечено математически.
Тут тот же монастырь, те же подвиги схимничества. Тут чувство,
а не
идея. Для чего? Зачем? Нравственно ли это и не уродливо ли ходить в дерюге и есть черный хлеб всю жизнь, таская на себе такие деньжища? Эти вопросы потом,
а теперь только о возможности достижения цели.
Когда я выдумал «мою
идею» (
а в красном-то каленье она и состоит), я стал себя пробовать: способен ли я на монастырь и на схимничество?
Результат двух этих опытов был для меня громадный: я узнал положительно, что могу настолько хотеть, что достигну моей цели,
а в этом, повторяю, вся «моя
идея»; дальнейшее — все пустяки.
На малое терпение у меня часто недоставало характера, даже и после зарождения «
идеи»,
а на большое — всегда достанет.
Мне скажут, что тут нет никакой «
идеи» и ровнешенько ничего нового.
А я скажу, и уже в последний раз, что тут бесчисленно много
идеи и бесконечно много нового.
Если описал пошло, поверхностно — виноват я,
а не «
идея».
Идея Бисмарка стала вмиг гениальною,
а сам Бисмарк — гением; но именно подозрительна эта быстрота: я жду Бисмарка через десять лет, и увидим тогда, что останется от его
идеи,
а может быть, и от самого господина канцлера.
А теперь расскажу два анекдота, чтобы тем покончить с «
идеей» совсем и так, чтоб она ничем уж не мешала в рассказе.
Сколько я мучил мою мать за это время, как позорно я оставлял сестру: «Э, у меня „
идея“,
а то все мелочи» — вот что я как бы говорил себе.
Меня самого оскорбляли, и больно, — я уходил оскорбленный и потом вдруг говорил себе: «Э, я низок,
а все-таки у меня „
идея“, и они не знают об этом».
— Я не отрицаю деньги, но… но, мне кажется, сначала
идея,
а потом деньги.
— Сначала высшая
идея,
а потом деньги,
а без высшей
идеи с деньгами общество провалится.
— Ложь, вздор! — прервал я ее неистово, — вы сейчас называли меня шпионом, о Боже! Стоит ли не только шпионить, но даже и жить на свете подле таких, как вы! Великодушный человек кончает самоубийством, Крафт застрелился — из-за
идеи, из-за Гекубы… Впрочем, где вам знать про Гекубу!..
А тут — живи между ваших интриг, валандайся около вашей лжи, обманов, подкопов… Довольно!
Это — человек необразованный; множество
идей и явлений ему не по силам,
а между тем он на них бросается.
— Да ведь вот же и тебя не знал,
а ведь знаю же теперь всю. Всю в одну минуту узнал. Ты, Лиза, хоть и боишься смерти,
а, должно быть, гордая, смелая, мужественная. Лучше меня, гораздо лучше меня! Я тебя ужасно люблю, Лиза. Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо, смерть,
а пока жить, жить! О той несчастной пожалеем,
а жизнь все-таки благословим, так ли? Так ли? У меня есть «
идея», Лиза. Лиза, ты ведь знаешь, что Версилов отказался от наследства?
А «
идея»? «
Идея» — потом,
идея ждала; все, что было, — «было лишь уклонением в сторону»: «почему ж не повеселить себя?» Вот тем-то и скверна «моя
идея», повторю еще раз, что допускает решительно все уклонения; была бы она не так тверда и радикальна, то я бы, может быть, и побоялся уклониться.
— Именно распилить-с, именно вот на эту
идею и напали, и именно Монферан; он ведь тогда Исаакиевский собор строил. Распилить, говорит,
а потом свезти. Да-с, да чего оно будет стоить?
Из всеобщей политики и из социальных вопросов я почти ничего не мог из него извлечь,
а эти-то вопросы, ввиду моей «
идеи», всего более меня и тревожили.
— Женевские
идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние
идеи или, лучше сказать,
идея всей теперешней цивилизации. Одним словом, это — одна из тех длинных историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет лучше, если мы с тобой поговорим о другом,
а еще лучше, если помолчим о другом.
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, — ответил он, — впрочем, если даже русский князь отрекается от такой
идеи, то, разумеется, еще не наступило ей время.
Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если живет эта мысль хотя лишь в немногих головах, то она еще не погибла,
а светит, как огненная точка в глубокой тьме.
— Право, не знаю, как вам ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная,
а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая
идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
— Потому, что жить с
идеями скучно,
а без
идей всегда весело.
— Об этой
идее я, конечно, слышал, и знаю все; но я никогда не говорил с князем об этой
идее. Я знаю только, что эта
идея родилась в уме старого князя Сокольского, который и теперь болен; но я никогда ничего не говорил и в том не участвовал. Объявляя вам об этом единственно для объяснения, позволю вас спросить, во-первых: для чего вы-то со мной об этом заговорили?
А во-вторых, неужели князь с вами о таких вещах говорит?
Эта
идея так же чудовищна, как и другая клевета на нее же, что она, будто бы еще при жизни мужа, обещала князю Сергею Петровичу выйти за него, когда овдовеет,
а потом не сдержала слова.
Мне деньги были нужны ужасно, и хоть это был и не мой путь, не моя
идея, но так или этак,
а я тогда все-таки решил попробовать, в виде опыта, и этим путем.
«У меня есть „
идея“! — подумал было я вдруг, — да так ли? Не наизусть ли я затвердил? Моя
идея — это мрак и уединение,
а разве теперь уж возможно уползти назад в прежний мрак? Ах, Боже мой, я ведь не сжег „документ“! Я так и забыл его сжечь третьего дня. Ворочусь и сожгу на свечке, именно на свечке; не знаю только, то ли я теперь думаю…»
— Вы здесь,
а я заезжал к вам, за вами, — сказал он мне. Лицо его было мрачно и строго, ни малейшей улыбки. В глазах неподвижная
идея.
А между тем твердо говорю, что целый цикл
идей и заключений был для меня тогда уже невозможен; я даже и в те минуты чувствовал про себя сам, что «одни мысли я могу иметь,
а других я уже никак не могу иметь».
Идея, то есть чувство, состояла опять лишь в том (как и тысячу раз прежде), чтоб уйти от них совсем, но уже непременно уйти,
а не так, как прежде, когда я тысячу раз задавал себе эту же тему и все не мог исполнить.
Итак: если захотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими
идеями,
а высмотрите лучше его, когда он смеется.
Или, наконец, если смех этот хоть и сообщителен,
а все-таки почему-то вам покажется пошловатым, то знайте, что и натура того человека пошловата, и все благородное и возвышенное, что вы заметили в нем прежде, — или с умыслом напускное, или бессознательно заимствованное, и что этот человек непременно впоследствии изменится к худшему, займется «полезным»,
а благородные
идеи отбросит без сожаления, как заблуждения и увлечения молодости.
— Нет, не пойду. Слушай, Ламберт, у меня есть «
идея». Если не удастся и не женюсь, то я уйду в
идею;
а у тебя нет
идеи.
Впрочем, действительность и всегда отзывается сапогом, даже при самом ярком стремлении к идеалу, и я, конечно, это должен был знать; но все же я был другого типа человек; я был свободен в выборе,
а они нет — и я плакал, за них плакал, плакал по старой
идее, и, может быть, плакал настоящими слезами, без красного слова.
Не любил бы так — не послал бы за нею,
а «осчастливил» бы какого-нибудь подвернувшегося немца или немку, если уж выдумал эту
идею.
Но всего замечательнее, что этой
идеей о «дисциплине» он задался тогда вовсе не для того, чтоб избавиться от Катерины Николаевны,
а в самой полной уверенности, что он не только уже не любит ее, но даже в высшей степени ненавидит.
И хотя бы это все было даже и вздором, то есть «всесоединение
идей» (что, конечно, немыслимо), то все-таки уж одно то хорошо, что он всю жизнь поклонялся
идее,
а не глупому золотому тельцу.
Но в просьбе вашей сообщить мое мнение собственно об этой
идее должен вам решительно отказать: во-первых, на письме не уместится,
а во-вторых — и сам не готов к ответу, и мне надо еще это переварить.
Замечу лишь, что „
идея“ ваша отличается оригинальностью, тогда как молодые люди текущего поколения набрасываются большею частию на
идеи не выдуманные,
а предварительно данные, и запас их весьма невелик,
а часто и опасен.