Цитаты со словом «Макар»
Фамилия моя Долгорукий, а юридический отец мой —
Макар Иванов Долгорукий, бывший дворовый господ Версиловых.
Дворовых в этом имении было значительно много; между ними был и садовник
Макар Иванов Долгорукий.
Итак, в числе этой дворни, которой было множество и кроме
Макара Иванова, была одна девица, и была уже лет восемнадцати, когда пятидесятилетний Макар Долгорукий вдруг обнаружил намерение на ней жениться.
Вот она-то не только не отклонила супружеские наклонности мрачного
Макара Долгорукого (говорили, что он был тогда мрачен), но, напротив, для чего-то в высшей степени их поощрила.
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая, то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет; покойный же отец ее, чрезвычайно уважавший
Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять и за бред, если бы он и без того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на дочь: «Взрасти и возьми за себя».
Что же до
Макара Иванова, то не знаю, в каком смысле он потом женился, то есть с большим ли удовольствием или только исполняя обязанность.
В глазах ее этот брак с
Макаром Ивановым был давно уже делом решенным, и все, что тогда с нею произошло, она нашла превосходным и самым лучшим; под венец пошла с самым спокойным видом, какой только можно иметь в таких случаях, так что сама уж Татьяна Павловна назвала ее тогда рыбой.
Вопрос следующий: как она-то могла, она сама, уже бывшая полгода в браке, да еще придавленная всеми понятиями о законности брака, придавленная, как бессильная муха, она, уважавшая своего
Макара Ивановича не меньше чем какого-то Бога, как она-то могла, в какие-нибудь две недели, дойти до такого греха?
Согрешив, они тотчас покаялись. Он с остроумием рассказывал мне, что рыдал на плече
Макара Ивановича, которого нарочно призвал для сего случая в кабинет, а она — она в то время лежала где-то в забытьи, в своей дворовой клетушке…
Версилов, выкупив мою мать у
Макара Иванова, вскорости уехал и с тех пор, как я уже и прописал выше, стал ее таскать за собою почти повсюду, кроме тех случаев, когда отлучался подолгу; тогда оставлял большею частью на попечении тетушки, то есть Татьяны Павловны Прутковой, которая всегда откуда-то в таких случаях подвертывалась.
Скажу лишь, что год спустя после
Макара Ивановича явился на свете я, затем еще через год моя сестра, а затем уже лет десять или одиннадцать спустя — болезненный мальчик, младший брат мой, умерший через несколько месяцев.
Но с
Макаром Ивановичем сношения все-таки никогда не прекращались.
Где бы Версиловы ни были, жили ли по нескольку лет на месте или переезжали,
Макар Иванович непременно уведомлял о себе «семейство».
При этом замечу, что
Макар Иванович был настолько остроумен, что никогда не прописывал «его высокородия достопочтеннейшего господина Андрея Петровича» своим «благодетелем», хотя и прописывал неуклонно в каждом письме свой всенижайший поклон, испрашивая у него милости, а на самого его благословение Божие.
Ответы
Макару Ивановичу посылались моею матерью вскорости и всегда писались в таком же точно роде.
Писал
Макар Иванович из разных концов России, из городов и монастырей, в которых подолгу иногда проживал.
Об этом мне придется после сказать, но здесь лишь замечу, что
Макар Иванович не разваливался в гостиной на диванах, а скромно помещался где-нибудь за перегородкой.
— Нет, просто Долгорукий, сын бывшего крепостного
Макара Долгорукого и незаконный сын моего бывшего барина господина Версилова. Не беспокойтесь, господа: я вовсе не для того, чтобы вы сейчас же бросились ко мне за это на шею и чтобы мы все завыли как телята от умиления!
Отец твой,
Макар Иваныч, не то что просил, а почти требовал, чтоб вас, детей его, из низших сословий не выводить.
А между тем все это вздор и гнусная клевета: ты законнорожденный, Долгорукий, сын
Макара Иваныча Долгорукого, человека почтенного и замечательного умом и характером.
Лучше вот что: если вы решились ко мне зайти и у меня просидеть четверть часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия матери) — и, сверх того, с такой охотой со мной говорите, несмотря на то что произошло внизу, то расскажите уж мне лучше про моего отца — вот про этого
Макара Иванова, странника.
— Насчет
Макара Ивановича? Макар Иванович — это, как ты уже знаешь, дворовый человек, так сказать, пожелавший некоторой славы…
— Именно это и есть; ты преудачно определил в одном слове: «хоть и искренно чувствуешь, но все-таки представляешься»; ну, вот так точно и было со мной: я хоть и представлялся, но рыдал совершенно искренно. Не спорю, что
Макар Иванович мог бы принять это плечо за усиление насмешки, если бы был остроумнее; но его честность помешала тогда его прозорливости. Не знаю только, жалел он меня тогда или нет; помнится, мне того тогда очень хотелось.
Я тогда, еще до греха, объяснил
Макару Ивановичу все с необыкновенною прямотой.
Этот
Макар отлично хорошо понимал, что я так и сделаю, как говорю; но он продолжал молчать, и только когда я хотел было уже в третий раз припасть, отстранился, махнул рукой и вышел, даже с некоторою бесцеремонностью, уверяю тебя, которая даже меня тогда удивила.
Вот потому-то я и пустил прежде всего три тысячи, это было инстинктивно, но я, к счастью, ошибся: этот
Макар Иванович был нечто совсем другое…
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти три тысячи
Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до последнего рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в то еще время.)
— Вы раз говорили, что
Макар Иванович приходил к вам несколько раз на побывку и всегда останавливался на квартире у матушки?
Но всего более поразило меня впоследствии, и именно впоследствии, а не вначале (прибавил Версилов) — то, что этот
Макар чрезвычайно осанист собою и, уверяю тебя, чрезвычайно красив.
У этого Версилова была подлейшая замашка из высшего тона: сказав (когда нельзя было иначе) несколько преумных и прекрасных вещей, вдруг кончить нарочно какою-нибудь глупостью, вроде этой догадки про седину
Макара Ивановича и про влияние ее на мать. Это он делал нарочно и, вероятно, сам не зная зачем, по глупейшей светской привычке. Слышать его — кажется, говорит очень серьезно, а между тем про себя кривляется или смеется.
Помните, в тот вечер у вас, в последний вечер, два месяца назад, как мы сидели с вами у меня «в гробе» и я расспрашивал вас о маме и о
Макаре Ивановиче, — помните ли, как я был с вами тогда «развязен»?
— Я вас знаю, вы —
Макар Иванович.
— Так и знала! Хинное-то лекарство и опоздала дать вовремя, весь в лихорадке! Проспала я,
Макар Иванович, голубчик!
Конечно, я и тогда твердо знал, что не пойду странствовать с
Макаром Ивановичем и что сам не знаю, в чем состояло это новое стремление, меня захватившее, но одно слово я уже произнес, хотя и в бреду: «В них нет благообразия!» — «Конечно, думал я в исступлении, с этой минуты я ищу „благообразия“, а у них его нет, и за то я оставлю их».
Она выговорила это скороговоркой, покраснев, и хотела было поскорее уйти, потому что тоже страх как не любила размазывать чувства и на этот счет была вся в меня, то есть застенчива и целомудренна; к тому же, разумеется, не хотела бы начинать со мной на тему о
Макаре Ивановиче; довольно было и того, что мы могли сказать, обменявшись взглядами.
Она ушла. Очень уж почитала она всю жизнь свою, во страхе, и трепете, и благоговении, законного мужа своего и странника
Макара Ивановича, великодушно и раз навсегда ее простившего.
Итак, что до чувств и отношений моих к Лизе, то все, что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как в это время. Прибавлю еще, что к
Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза, после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него ни малейшего внимания.
Но увы! с первых шагов на практике, и почти еще до шагов, я догадался, до какой степени трудно и невозможно удерживать себя в подобных предрешениях: на другой же день после первого знакомства моего с
Макаром Ивановичем я был страшно взволнован одним неожиданным обстоятельством.
Тут вдруг я бросил думать всю эту бессмыслицу и в отчаянии упал головой на подушку. «Да не будет же!» — воскликнул я с внезапною решимостью, вскочил с постели, надел туфли, халат и прямо отправился в комнату
Макара Ивановича, точно там был отвод всем наваждениям, спасение, якорь, на котором я удержусь.
В самом деле, могло быть, что я эту мысль тогда почувствовал всеми силами моей души; для чего же иначе было мне тогда так неудержимо и вдруг вскочить с места и в таком нравственном состоянии кинуться к
Макару Ивановичу?
Но у
Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей — маму и доктора. Так как я почему-то непременно представил себе, идя, что застану старика одного, как и вчера, то и остановился на пороге в тупом недоумении. Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг и Лиза… Все, значит, собрались зачем-то у Макара Ивановича и «как раз когда не надо»!
— О здоровье вашем пришел узнать, — проговорил я, прямо подходя к
Макару Ивановичу.
Я узнал потом, что этот доктор (вот тот самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия
Макара Ивановича лечил его) весьма внимательно относился к пациенту и — не умею я только говорить их медицинским языком — предполагал в нем целое осложнение разных болезней.
Макар Иванович, как я с первого взгляда заметил, состоял уже с ним в теснейших приятельских отношениях; мне это в тот же миг не понравилось; а впрочем, и я, конечно, был очень скверен в ту минуту.
— Да перестань уж ты, Александр Семенович, полно браниться, — рассмеялся
Макар Иванович. — Ну что, батюшка, Андрей Петрович, как с нашей барышней поступили? Вот она целое утро клокчет, беспокоится, — прибавил он, показывая на маму.
Я сидел налево от
Макара Ивановича, а Лиза уселась напротив меня направо; у ней, видимо, было какое-то свое, особое сегодняшнее горе, с которым она и пришла к маме; выражение лица ее было беспокойное и раздраженное.
— Характерная барышня сызмлада была, — усмехнулся
Макар Иванович.
— Да я только так посижу маненько, с людьми-то, — пробормотал
Макар Иванович с просящим, как у ребенка, лицом.
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся в народе и предпочитают лучше проходить болезнь на ногах, чем лечь в больницу. А вас,
Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество в нашем народе почти обращается в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.
— Так
Макар — бродяга, по-твоему? — подхватила Татьяна Павловна.
Неточные совпадения
— С Макаром-то Ивановичем? Не поверю: с ним нельзя ссориться.
Цитаты из русской классики со словом «Макар»
Ассоциации к слову «Макар»
Предложения со словом «макар»
- И тут я с ужасом обнаруживаю, что каким-то макаром у меня в руке вместо дамы и короля девятка с семёркой, да ещё и тройка эта бубновая снова ко мне вернулась!
- Отдельный вопрос, тесно смыкающийся с этим, был в том, что предпримут русские, если вдруг каким-то своим макаром сумеют развинтить все перечисленные противоречия?
- Так что таким вот макаром безопаснее.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «макар»
Дополнительно