Цитаты со словом «КТО»
Но объяснить,
кого я встретил, так, заранее, когда никто ничего не знает, будет пошло; даже, я думаю, и тон этот пошл: дав себе слово уклоняться от литературных красот, я с первой строки впадаю в эти красоты.
Я хоть и начну с девятнадцатого сентября, а все-таки вставлю слова два о том,
кто я, где был до того, а стало быть, и что могло быть у меня в голове хоть отчасти в то утро девятнадцатого сентября, чтоб было понятнее читателю, а может быть, и мне самому.
Вставлю здесь, чтобы раз навсегда отвязаться: редко
кто мог столько вызлиться на свою фамилию, как я, в продолжение всей моей жизни.
Каждый-то раз, как я вступал куда-либо в школу или встречался с лицами, которым, по возрасту моему, был обязан отчетом, одним словом, каждый-то учителишка, гувернер, инспектор, поп — все,
кто угодно, спрося мою фамилию и услыхав, что я Долгорукий, непременно находили для чего-то нужным прибавить...
Да и сверх того, им было вовсе не до русской литературы; напротив, по его же словам (он как-то раз расходился), они прятались по углам, поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если
кто проходил, и «тиран помещик» трепетал последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
Я написал
кому следует, через кого следует в Петербург, чтобы меня окончательно оставили в покое, денег на содержание мое больше не присылали и, если возможно, чтоб забыли меня вовсе (то есть, разумеется, в случае, если меня сколько-нибудь помнили), и, наконец, что в университет я «ни за что» не поступлю.
Этот вызов человека, сухого и гордого, ко мне высокомерного и небрежного и который до сих пор, родив меня и бросив в люди, не только не знал меня вовсе, но даже в этом никогда не раскаивался (
кто знает, может быть, о самом существовании моем имел понятие смутное и неточное, так как оказалось потом, что и деньги не он платил за содержание мое в Москве, а другие), вызов этого человека, говорю я, так вдруг обо мне вспомнившего и удостоившего собственноручным письмом, — этот вызов, прельстив меня, решил мою участь.
Но Версилов и не ходил ни к
кому, хотя иногда уходил на весь день.
Об этом будто бы знали в свете и,
кому следует, интересовались.
Дня три назад, встретившись внизу с чиновником, я осведомился у него: у
кого здесь спрашивают жалованье?
— N'est-ce pas? [Не правда ли? (франц.)] Cher enfant, истинное остроумие исчезает, чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю женщин! (франц.)] Поверь, жизнь всякой женщины, что бы она там ни проповедовала, это — вечное искание,
кому бы подчиниться… так сказать, жажда подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
—
Кто проповедует? Кто по девочкам?
От
кого бы перенес я такой взгляд и такую нахальную улыбку без немедленного протеста, хотя бы глупейшего, — это все равно, — с моей стороны?
Я не про аукцион пишу, я только про себя пишу; у
кого же другого может биться сердце на аукционе?
(Уцелели-таки в моей памяти!) Я решил, что «провалился»: если
кому чего не надо, так именно этого.
— Помилосердуйте, да ведь это — дрянной старый альбом,
кому он нужен? Футляр в сущности ведь ничего не стоит, ведь вы же не продадите никому?
— Слушайте, — пробормотал я совершенно неудержимо, но дружески и ужасно любя его, — слушайте: когда Джемс Ротшильд, покойник, парижский, вот что тысячу семьсот миллионов франков оставил (он кивнул головой), еще в молодости, когда случайно узнал, за несколько часов раньше всех, об убийстве герцога Беррийского, то тотчас поскорее дал знать
кому следует и одной только этой штукой, в один миг, нажил несколько миллионов, — вот как люди делают!
Я действительно был в некотором беспокойстве. Конечно, я не привык к обществу, даже к какому бы ни было. В гимназии я с товарищами был на ты, но ни с
кем почти не был товарищем, я сделал себе угол и жил в углу. Но не это смущало меня. На всякий случай я дал себе слово не входить в споры и говорить только самое необходимое, так чтоб никто не мог обо мне ничего заключить; главное — не спорить.
— Долго рассказывать… А отчасти моя идея именно в том, чтоб оставили меня в покое. Пока у меня есть два рубля, я хочу жить один, ни от
кого не зависеть (не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего не делать, — даже для того великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше знать ничего не хочу.
— Да и совсем не у
кого, — проговорил он тихо и серьезно. Он все время говорил тихо и очень медленно.
— Нынешнее время, — начал он сам, помолчав минуты две и все смотря куда-то в воздух, — нынешнее время — это время золотой средины и бесчувствия, страсти к невежеству, лени, неспособности к делу и потребности всего готового. Никто не задумывается; редко
кто выжил бы себе идею.
Из светского его знакомства все его обвинили, хотя, впрочем, мало
кто знал обо всех подробностях; знали только нечто о романической смерти молодой особы и о пощечине.
Говоря это, я вовсе не думаю равнять себя с Колумбом, и если
кто выведет это, тому будет стыдно и больше ничего.
Я воображал тысячу раз, как я приступлю: я вдруг очутываюсь, как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал для начала наши столицы, и именно Петербург, которому, по некоторому расчету, отдал преимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от
кого не завишу, здоров и имею затаенных в кармане сто рублей для первоначального оборотного капитала.
Да я сам боюсь, у
кого б не украсть», — слышал я раз это веселое слово на улице от одного проходимца.
Мало того, еще в Москве, может быть с самого первого дня «идеи», порешил, что ни закладчиком, ни процентщиком тоже не буду: на это есть жиды да те из русских, у
кого ни ума, ни характера.
Но будь я богат, как Ротшильд, —
кто будет справляться с лицом моим и не тысячи ли женщин, только свистни, налетят ко мне с своими красотами?
Я знаю, что у меня может быть обед, как ни у
кого, и первый в свете повар, с меня довольно, что я это знаю.
«О, пусть обижает меня этот нахал генерал, на станции, где мы оба ждем лошадей: если б знал он,
кто я, он побежал бы сам их запрягать и выскочил бы сажать меня в скромный мой тарантас!
Но если б только знала она,
кто сидит подле нее!
Но почем
кто знает, как бы я употребил мое богатство?
Вообще, все эти мечты о будущем, все эти гадания — все это теперь еще как роман, и я, может быть, напрасно записываю; пускай бы оставалось под черепом; знаю тоже, что этих строк, может быть, никто не прочтет; но если б
кто и прочел, то поверил ли бы он, что, может быть, я бы и не вынес ротшильдских миллионов?
Господа, неужели независимость мысли, хотя бы и самая малая, столь тяжела для вас? Блажен,
кто имеет идеал красоты, хотя бы даже ошибочный! Но в свой я верую. Я только не так изложил его, неумело, азбучно. Через десять лет, конечно, изложил бы лучше. А это сберегу на память.
— Ах, Господи, какое с его стороны великодушие! — крикнула Татьяна Павловна. — Голубчик Соня, да неужели ты все продолжаешь говорить ему вы? Да
кто он такой, чтоб ему такие почести, да еще от родной своей матери! Посмотри, ведь ты вся законфузилась перед ним, срам!
— Решилось-то чем, чем решилось-то? Да
кто тебе сказал? — кидалась Татьяна Павловна. — Да говори же!
Кто бы с него больше для тебя спросил аль потребовал?
—
Кто они? Я вас немного не понимаю.
А разозлился я вдруг и выгнал его действительно, может быть, и от внезапной догадки, что он пришел ко мне, надеясь узнать: не осталось ли у Марьи Ивановны еще писем Андроникова? Что он должен был искать этих писем и ищет их — это я знал. Но
кто знает, может быть тогда, именно в ту минуту, я ужасно ошибся! И кто знает, может быть, я же, этою же самой ошибкой, и навел его впоследствии на мысль о Марье Ивановне и о возможности у ней писем?
Особенно я люблю дорогой, спеша, или сам что-нибудь у
кого спросить по делу, или если меня кто об чем-нибудь спросит: и вопрос и ответ всегда кратки, ясны, толковы, задаются не останавливаясь и всегда почти дружелюбны, а готовность ответить наибольшая во дню.
Кто-нибудь вдруг проснется,
кому это все грезится, — и все вдруг исчезнет».
С одною из таких фантазий и пришел я в это утро к Звереву — к Звереву, потому что никого другого не имел в Петербурге, к
кому бы на этот раз мог обратиться.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого,
кого бы я мог послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика князя Сокольского за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал отцу моему, Версилову, пощечину.
По миновании же срока и последует дуэль; что я с тем и пришел теперь, что дуэль не сейчас, но что мне надо было заручиться, потому что секунданта нет, я ни с
кем не знаком, так по крайней мере к тому времени чтоб успеть найти, если он, Ефим, откажется.
— Да уж по тому одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг князь меня спросит: «Вас
кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
Я вдруг и неожиданно увидал, что он уж давно знает,
кто я такой, и, может быть, очень многое еще знает. Не понимаю только, зачем я вдруг покраснел и глупейшим образом смотрел, не отводя от него глаз. Он видимо торжествовал, он весело смотрел на меня, точно в чем-то хитрейшим образом поймал и уличил меня.
Ну так поверьте же мне, честью клянусь вам, нет этого документа в руках у него, а может быть, и совсем ни у
кого нет; да и не способен он на такие пронырства, грех вам и подозревать.
— О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была… Я именно и пришла к вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так к
кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные руки попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
— За помешанного? Оттуда?
Кто бы это такой и откуда? Все равно, довольно. Катерина Николаевна! клянусь вам всем, что есть святого, разговор этот и все, что я слышал, останется между нами… Чем я виноват, что узнал ваши секреты? Тем более что я кончаю мои занятия с вашим отцом завтра же, так что насчет документа, который вы разыскиваете, можете быть спокойны!
Неточные совпадения
Кто-то схватился за ручку двери и приотворил ее настолько, что можно было разглядеть в коридоре какого-то высокого ростом мужчину, очевидно тоже и меня увидавшего и даже меня уже рассматривавшего, но не входившего еще в комнату, а продолжавшего, через весь коридор и держась за ручку, разговаривать с хозяйкой.
Цитаты из русской классики со словом «КТО»
Предложения со словом «кто»
- Тогда ещё мало кто знал о её существовании, а три года спустя, когда компания стала знаменитой, он сбросил их за $2,3 миллиона, пользуясь сигналами технического анализа.
- Но внутренний голос прошептал, что мечтать мне никто не запретит и в своих девичьих снах я могу видеть кого хочу.
- Философы, психологи и бог знает кто ещё бьются над ним уже не одну тысячу лет.
- (все предложения)
Значение слова «кто»
КТО, кого́, кому́, кого́, кем, о ком, мест. 1. вопросительное. Обозначает вопрос: какой человек?, какое существо? [Анна Андреевна:] Кто же это идет? Небольшого роста… во фраке… (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова КТО
Афоризмы русских писателей со словом «кто»
- Отчего люди засматривают в свое прошлое? Например, в блокадное — Ленинграда. Одна из причин: убедиться, кто мы и что мы. На что способны, годны.
- Свободны могут быть или все, или никто, включая и тех, кто управляет, кто устанавливает данный порядок.
- Такие мы все. Вспоминаем друг о друге к концу жизни, когда кто тяжело заболеет или помрет. Вот тогда вдруг становится всем нам ясно, кого потеряли, каким он был, чем славен, какие дела совершил.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно