M-me M* не отвечала, но быстро поднялась со скамьи, подошла ко мне и наклонилась надо мною. Я чувствовал, что она смотрит мне прямо в лицо. Ресницы мои задрожали, но я удержался и не открыл глаз. Я старался дышать ровнее и спокойнее, но сердце задушало меня своими смятенными ударами. Горячее дыхание ее палило
мои щеки; она близко-близко нагнулась к лицу моему, словно испытывая его. Наконец, поцелуй и слезы упали на мою руку, на ту, которая лежала у меня на груди. И два раза она поцеловала ее.
…Такие слезы текли по
моим щекам, когда герой Чичероваккио в Колизее, освещенном последними лучами заходящего солнца, отдавал восставшему и вооружившемуся народу римскому отрока-сына за несколько месяцев перед тем, как они оба пали, расстрелянные без суда военными палачами венчанного мальчишки!
Мне было неловко видеть ее печаль при свидании с нами; я сознавал, что мы сами по себе ничто в ее глазах, что мы ей дороги только как воспоминание, я чувствовал, что в каждом поцелуе, которыми она покрывала
мои щеки, выражалась одна мысль: ее нет, она умерла, я не увижу ее больше!
Неточные совпадения
«Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив
мой стан руками, — это значит, что я тебя люблю…» И
щека ее прижалась к
моей, и я почувствовал на лице
моем ее пламенное дыхание.
Она выдернула свою руку из
моей, и
щеки ее запылали.
Ее свежее дыхание касалось
моего лица; иногда локон, отделившийся в вихре вальса от своих товарищей, скользил по горящей
щеке моей…
В эту минуту я встретил ее глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь на
мою, дрожала;
щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
Не раз давно уже он говорил со вздохом: «Вот бы куда перебраться: и граница близко, и просвещенные люди, а какими тонкими голландскими рубашками можно обзавестись!» Надобно прибавить, что при этом он подумывал еще об особенном сорте французского
мыла, сообщавшего необыкновенную белизну коже и свежесть
щекам; как оно называлось, бог ведает, но, по его предположениям, непременно находилось на границе.