Неточные совпадения
А тут, всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в
том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на
свете.
Ну, вот, это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал:
тот же английский шрифт, но черная; линия капельку почернее и потолще, чем в английском, ан — пропорция
света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая вещь!
Почти в
то же самое время и Афанасий Иванович Тоцкий, человек высшего
света, с высшими связями и необыкновенного богатства, опять обнаружил свое старинное желание жениться.
Мало
того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание, если не
света,
то о
том по крайней мере, как некоторые дела текут на
свете; во-вторых, это был совершенно не
тот характер, как прежде,
то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное.
С другой стороны, опытность и глубокий взгляд на вещи подсказали Тоцкому очень скоро и необыкновенно верно, что он имеет теперь дело с существом совершенно из ряду вон, что это именно такое существо, которое не только грозит, но и непременно сделает, и, главное, ни пред чем решительно не остановится,
тем более что решительно ничем в
свете не дорожит, так что даже и соблазнить его невозможно.
Вошел тюремный пристав, тихонько, со стражей, и осторожно тронул его за плечо;
тот приподнялся, облокотился, — видит
свет: «Что такое?» — «В десятом часу смертная казнь».
Князь вынул двадцатипятирублевый билет из жилетного кармана и подал Фердыщенке.
Тот развернул, поглядел, потом перевернул на другую сторону, затем взял на
свет.
Уж одно
то, что Настасья Филипповна жаловала в первый раз; до сих пор она держала себя до
того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое последнее время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было на
свете.
— Я знаю одно великолепнейшее и новое пети-жё, — подхватил Фердыщенко, — по крайней мере такое, что однажды только и происходило на
свете, да и
то не удалось.
К
тому времени был в ужасной моде и только что прогремел в высшем
свете прелестный роман Дюма-фиса «La dame aux camеlias», [«Дама с камелиями» (фр.).] поэма, которой, по моему мнению, не суждено ни умереть, ни состариться.
— «Помилуй, да это не верно, ну, как не даст?» — «Стану на колени и буду в ногах валяться до
тех пор, пока даст, без
того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем
свет в пять часов».
Человек он был самого высшего
света и, кроме
того, с состоянием, «хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался генерал, имевший случай по одному довольно серьезному делу сойтись и познакомиться с князем у графа, своего начальника.
В этих воротах, и без
того темных, в эту минуту было очень темно: надвинувшаяся грозовая туча поглотила вечерний
свет, и в
то самое время, как князь подходил к дому, туча вдруг разверзлась и пролилась.
Два давешних глаза,
те же самые, вдруг встретились с его взглядом. Человек, таившийся в нише, тоже успел уже ступить из нее один шаг. Одну секунду оба стояли друг перед другом почти вплоть. Вдруг князь схватил его за плечи и повернул назад, к лестнице, ближе к
свету: он яснее хотел видеть лицо.
А
то, что вы написали про Павлищева,
то уж совершенно невыносимо: вы называете этого благороднейшего человека сладострастным и легкомысленным так смело, так положительно, как будто вы и в самом деле говорите правду, а между
тем это был самый целомудренный человек, какие были на
свете!
— Я бы удивился, совсем, впрочем, не зная
света (я сознаюсь в этом),
тому, что вы не только сами остались в обществе давешней нашей компании, для вас неприличной, но и оставили этих… девиц выслушивать дело скандальное, хотя они уже всё прочли в романах.
— Да почти ничего дальше, — продолжал Евгений Павлович, — я только хотел заметить, что от этого дело может прямо перескочить на право силы,
то есть на право единичного кулака и личного захотения, как, впрочем, и очень часто кончалось на
свете. Остановился же Прудон на праве силы. В американскую войну многие самые передовые либералы объявили себя в пользу плантаторов, в
том смысле, что негры суть негры, ниже белого племени, а стало быть, право силы за белыми…
Сомнения нет, что семейные мучения ее были неосновательны, причину имели ничтожную и до смешного были преувеличены; но если у кого бородавка на носу или на лбу,
то ведь так и кажется, что всем только одно было и есть на
свете, чтобы смотреть на вашу бородавку, над нею смеяться и осуждать вас за нее, хотя бы вы при этом открыли Америку.
Если бы, любя женщину более всего на
свете или предвкушая возможность такой любви, вдруг увидеть ее на цепи, за железною решеткой, под палкой смотрителя, —
то такое впечатление было бы несколько сходно с
тем, что ощутил теперь князь.
Чем же это объяснить, по-твоему, кроме
того, что наполовину дело — мираж, не существует, вроде
того, как, например,
свет луны… или другие привидения.
— Увидите; скорее усаживайтесь; во-первых, уж потому, что собрался весь этот ваш… народ. Я так и рассчитывал, что народ будет; в первый раз в жизни мне расчет удается! А жаль, что не знал о вашем рождении, а
то бы приехал с подарком… Ха-ха! Да, может, я и с подарком приехал! Много ли до
света?
Еще недавно рассмешило меня предположение: что если бы мне вдруг вздумалось теперь убить кого угодно, хоть десять человек разом, или сделать что-нибудь самое ужасное, что только считается самым ужасным на этом
свете,
то в какой просак поставлен бы был предо мной суд с моими двумя-тремя неделями сроку и с уничтожением пыток и истязаний?
Иногда я доводил ее до
того, что она как бы опять видела кругом себя
свет; но тотчас же опять возмущалась и до
того доходила, что меня же с горечью обвиняла за
то, что я высоко себя над нею ставлю (когда у меня и в мыслях этого не было), и прямо объявила мне, наконец, на предложение брака, что она ни от кого не требует ни высокомерного сострадания, ни помощи, ни «возвеличения до себя».
— Нисколько, нимало, многоуважаемый и лучезарнейший князь, нимало! — восторженно вскричал Лебедев, прикладывая руку к сердцу, — а, напротив, именно и тотчас постиг, что ни положением в
свете, ни развитием ума и сердца, ни накоплением богатств, ни прежним поведением моим, ниже познаниями, — ничем вашей почтенной и высоко предстоящей надеждам моим доверенности не заслуживаю; а что если и могу служить вам,
то как раб и наемщик, не иначе… я не сержусь, а грущу-с.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно),
то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо,
то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах
света,
то есть, смотря с этой точки зрения,
то есть, потому… конечно,
свет;
свет есть
свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
По ее мнению, всё происшедшее было «непростительным и даже преступным вздором, фантастическая картина, глупая и нелепая!» Прежде всего уж
то, что «этот князишка — больной идиот, второе — дурак, ни
света не знает, ни места в
свете не имеет: кому его покажешь, куда приткнешь? демократ какой-то непозволительный, даже и чинишка-то нет, и… и… что скажет Белоконская?
Почему она одна, Лизавета Прокофьевна, осуждена обо всех заботиться, всё замечать и предугадывать, а все прочие — одних ворон считать?» и пр., и пр. Александра Ивановна сначала была осторожна и заметила только, что ей кажется довольно верною идея папаши о
том, что в глазах
света может показаться очень удовлетворительным выбор князя Мышкина в мужья для одной из Епанчиных.
К
тому же Белоконская и в самом деле скоро уезжала; а так как ее протекция действительно много значила в
свете и так как надеялись, что она к князю будет благосклонна,
то родители и рассчитывали, что «
свет» примет жениха Аглаи прямо из рук всемощной «старухи», а стало быть, если и будет в этом что-нибудь странное,
то под таким покровительством покажется гораздо менее странным.
В первый раз в жизни он видел уголок
того, что называется страшным именем «
света».
— Мне кажется, что вас слишком уже поразил случай с вашим благодетелем, — ласково и не теряя спокойствия заметил старичок, — вы воспламенены… может быть, уединением. Если бы вы пожили больше с людьми, а в
свете, я надеюсь, вам будут рады, как замечательному молодому человеку,
то, конечно, успокоите ваше одушевление и увидите, что всё это гораздо проще… и к
тому же такие редкие случаи… происходят, по моему взгляду, отчасти от нашего пресыщения, а отчасти от… скуки…
К этому прибавляли, в виде современной характеристики нравов, что бестолковый молодой человек действительно любил свою невесту, генеральскую дочь, но отказался от нее единственно из нигилизма и ради предстоящего скандала, чтобы не отказать себе в удовольствии жениться пред всем
светом на потерянной женщине и
тем доказать, что в его убеждении нет ни потерянных, ни добродетельных женщин, а есть только одна свободная женщина; что он в светское и старое разделение не верит, а верует в один только «женский вопрос».
— Вот ты как давеча ко мне зазвонил, я тотчас здесь и догадался, что это ты самый и есть; подошел к дверям на цыпочках и слышу, что ты с Пафнутьевной разговариваешь, а я уж
той чем
свет заказал: если ты, или от тебя кто, али кто бы
то ни был, начнет ко мне стукать, так чтобы не сказываться ни под каким видом; а особенно если ты сам придешь меня спрашивать, и имя твое ей объявил.