Неточные совпадения
— Да, тех, тех самых, — быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не обращался ни
разу к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только
одному князю.
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и вы, — обратился он к князю, — с
одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как
раз бы убил.
Однажды случилось, что как-то в начале зимы, месяца четыре спустя после
одного из летних приездов Афанасия Ивановича в Отрадное, заезжавшего на этот
раз всего только на две недели, пронесся слух, или, лучше сказать, дошел как-то слух до Настасьи Филипповны, что Афанасий Иванович в Петербурге женится на красавице, на богатой, на знатной, —
одним словом, делает солидную и блестящую партию.
Ему показалось возможным
одно только объяснение, что гордость «оскорбленной и фантастической женщины» доходит уже до такого исступления, что ей скорее приятнее выказать
раз свое презрение в отказе, чем навсегда определить свое положение и достигнуть недосягаемого величия.
Афанасий Иванович говорил долго и красноречиво, присовокупив, так сказать мимоходом, очень любопытное сведение, что об этих семидесяти пяти тысячах он заикнулся теперь в первый
раз и что о них не знал даже и сам Иван Федорович, который вот тут сидит;
одним словом, не знает никто.
В дверях ему удалось как бы поправиться, натолкнувшись на
одного входившего господина; пропустив этого нового и незнакомого князю гостя в комнату, он несколько
раз предупредительно подмигнул на него сзади и таким образом все-таки ушел не без апломба.
Уж
одно то, что Настасья Филипповна жаловала в первый
раз; до сих пор она держала себя до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое последнее время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было на свете.
— Да меня для того только и держат, и пускают сюда, — воскликнул
раз Фердыщенко, — чтоб я именно говорил в этом духе. Ну возможно ли в самом деле такого, как я, принимать? Ведь я понимаю же это. Ну можно ли меня, такого Фердыщенка, с таким утонченным джентльменом, как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается
одно толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно.
За петуха мы поссорились, и значительно, а тут как
раз вышел случай, что меня, по первой же просьбе моей, на другую квартиру перевели, в противоположный форштадт, в многочисленное семейство
одного купца с большою бородищей, как теперь его помню.
Деликатно, не вступая в явный спор, но ужасно хвастаясь, он несколько
раз уже намекнул о преимуществах английского бокса,
одним словом, оказался чистейшим западником.
— Изложение дела. Я его племянник, это он не солгал, хоть и всё лжет. Я курса не кончил, но кончить хочу и на своем настою, потому что у меня есть характер. А покамест, чтобы существовать, место
одно беру в двадцать пять рублей на железной дороге. Сознаюсь, кроме того, что он мне
раза два-три уже помог. У меня было двадцать рублей, и я их проиграл. Ну, верите ли, князь, я был так подл, так низок, что я их проиграл!
— Вскидчива; ибо вмале не вцепилась мне прошлый
раз в волосы за
один разговор. Апокалипсисом стал отчитывать.
А о том, что у вас опять здесь сладилось, я только вчера в вагоне в первый
раз узнал от
одного из твоих прежних приятелей, от Залёжева, если хочешь знать.
Он задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его была
одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались
разом все жизненные силы его.
— Да почему же? — усовещевал князь. — Право, вы меня всеми этими наблюдениями и сторожением только мучаете. Мне
одному скучно, я вам несколько
раз говорил, а сами вы вашим беспрерывным маханием рук и хождением на цыпочках еще больше тоску нагоняете.
— Просто-запросто есть
одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то
раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
Около нашего барона в штиблетах, приударившего было за
одною известною красавицей содержанкой, собралась вдруг целая толпа друзей и приятелей, нашлись даже родственники, а пуще всего целые толпы благородных дев, алчущих и жаждущих законного брака, и чего же лучше: аристократ, миллионер, идиот — все качества
разом, такого мужа и с фонарем не отыщешь, и на заказ не сделаешь!..»
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё
разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем
одним, что вслух прочел это.
— Я вас целый день поджидал, чтобы задать вам
один вопрос; ответьте хоть
раз в жизни правду с первого слова: участвовали вы сколько-нибудь в этой вчерашней коляске или нет?
— Но чтобы доказать вам, что в этот
раз я говорил совершенно серьезно, и главное, чтобы доказать это князю (вы, князь, чрезвычайно меня заинтересовали, и клянусь вам, что я не совсем еще такой пустой человек, каким непременно должен казаться, — хоть я и в самом деле пустой человек!), и… если позволите, господа, я сделаю князю еще
один последний вопрос, из собственного любопытства, им и кончим.
В сознании его оставалось воспоминание, что по этой аллее он уже прошел, начиная от скамейки до
одного старого дерева, высокого и заметного, всего шагов сотню,
раз тридцать или сорок взад и вперед.
Эти люди, окружавшие умершего, которых тут нет ни
одного на картине, должны были ощутить страшную тоску и смятение в тот вечер, раздробивший
разом все их надежды и почти что верования.
Ни в болезни моей и никогда прежде я не видел еще ни
разу ни
одного привидения; но мне всегда казалось, еще когда я был мальчиком и даже теперь, то есть недавно, что если я увижу хоть
раз привидение, то тут же на месте умру, даже несмотря на то, что я ни в какие привидения не верю.
Одно давно забытое воспоминание зашевелилось в нем и вдруг
разом выяснилось.
Он
раз зашел в горы, в ясный, солнечный день, и долго ходил с
одною мучительною, но никак не воплощавшеюся мыслию.
— Мне кажется, вы ко мне несправедливы, — сказал он, — ведь я ничего не нахожу дурного в том, что он так думал, потому что все склонны так думать; к тому же, может быть, он и не думал совсем, а только этого хотел… ему хотелось в последний
раз с людьми встретиться, их уважение и любовь заслужить; это ведь очень хорошие чувства, только как-то всё тут не так вышло; тут болезнь и еще что-то! Притом же у
одних всё всегда хорошо выходит, а у других ни на что не похоже…
— Если вы говорите, — начала она нетвердым голосом, — если вы сами верите, что эта… ваша женщина… безумная, то мне ведь дела нет до ее безумных фантазий… Прошу вас, Лев Николаич, взять эти три письма и бросить ей от меня! И если она, — вскричала вдруг Аглая, — если она осмелится еще
раз мне прислать
одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь отцу и что ее сведут в смирительный дом…
«Я, однако же, замечаю (писала она в другом письме), что я вас с ним соединяю, и ни
разу не спросила еще, любите ли вы его? Он вас полюбил, видя вас только однажды. Он о вас как о „свете“ вспоминал; это его собственные слова, я их от него слышала. Но я и без слов поняла, что вы для него свет. Я целый месяц подле него прожила и тут поняла, что и вы его любите; вы и он для меня
одно».
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба
раза проснулся на
одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
Одно только иногда замечала в себе, что и она, пожалуй, злится, что и в ней очень много самолюбия и чуть ли даже не раздавленного тщеславия; особенно замечала она это в иные минуты, почти каждый
раз, как уходила от Епанчиных.
Свадьбу Аделаиды опять оттянут, чтобы вместе обе свадьбы
разом сделать, в
один день, — поэзия какая!
Мы разошлись: он — на знойный остров, где хотя
раз, в минуту ужасной скорби, вспомнил, может быть, о слезах бедного мальчика, обнимавшего и простившего его в Москве; я же был отправлен в кадетский корпус, где нашел
одну муштровку, грубость товарищей и…
Как вышло, однако же, что у Епанчиных все вдруг
разом задались
одною и согласною мыслию о том, что с Аглаей произошло нечто капитальное и что решается судьба ее, — это очень трудно изложить в порядке.
Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел было обойти
одним переулком подальше, потому что там дорога была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому), с крыльца вышла
одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе сели в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и ни
разу даже и не взглянули на подходивших, точно и не приметили.