Неточные совпадения
— Это уж
не мое дело-с. Принимают розно, судя по лицу. Модистку и в одиннадцать
допустит. Гаврилу Ардалионыча тоже раньше других
допускают, даже к раннему завтраку
допускают.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела бы
допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм,
не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Сначала с грустною улыбкой, а потом, весело и резво рассмеявшись, она призналась, что прежней бури во всяком случае и быть
не могло; что она давно уже изменила отчасти свой взгляд на вещи, и что хотя и
не изменилась в сердце, но все-таки принуждена была очень многое
допустить в виде совершившихся фактов; что сделано, то сделано, что прошло, то прошло, так что ей даже странно, что Афанасий Иванович все еще продолжает быть так напуганным.
Она
допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем
не хочет стеснять себя; что она до самой свадьбы (если свадьба состоится) оставляет за собой право сказать «нет», хотя бы в самый последний час; совершенно такое же право предоставляет и Гане.
Представлялся и еще один неразрешенный вопрос, и до того капитальный, что князь даже думать о нем боялся, даже
допустить его
не мог и
не смел, формулировать как,
не знал, краснел и трепетал при одной мысли о нем.
Не говоря уже о неизящности того сорта людей, которых она иногда приближала к себе, а стало быть, и наклонна была приближать, проглядывали в ней и еще некоторые совершенно странные наклонности: заявлялась какая-то варварская смесь двух вкусов, способность обходиться и удовлетворяться такими вещами и средствами, которых и существование нельзя бы, кажется, было
допустить человеку порядочному и тонко развитому.
— Что же
не доканчиваешь, — прибавил тот, осклабившись, — а хочешь, скажу, что ты вот в эту самую минуту про себя рассуждаешь: «Ну, как же ей теперь за ним быть? Как ее к тому
допустить?» Известно, что думаешь…
В том же, что это действительно «красота и молитва», что это действительно «высший синтез жизни», в этом он сомневаться
не мог, да и сомнений
не мог
допустить.
Страшный, невообразимый и ни на что
не похожий вопль вырывается из груди; в этом вопле вдруг исчезает как бы всё человеческое, и никак невозможно, по крайней мере очень трудно, наблюдателю вообразить и
допустить, что это кричит этот же самый человек.
— Ну, мне только
не растеряй, снеси, хоть и без почтительности, но только с уговором, — прибавила она, пристально его оглядывая, — до порога только и
допущу, а принять сегодня тебя
не намерена. Дочь Веру присылай хоть сейчас, мне она очень нравится.
—
Не могу
не прибавить, — сказал он тем же двусмысленно почтительным тоном, — моей вам благодарности за внимание, с которым вы меня
допустили говорить, потому что, по моим многочисленным наблюдениям, никогда наш либерал
не в состоянии позволить иметь кому-нибудь свое особое убеждение и
не ответить тотчас же своему оппоненту ругательством или даже чем-нибудь хуже…
— Вот это хорошо! Как можете вы утверждать такой парадокс, если только это серьезно? Я
не могу
допустить таких выходок насчет русского помещика; вы сами русский помещик, — горячо возражал князь Щ.
Ну, конечно, смирение есть громадная сила в этом смысле, я это
допускаю, — хотя и
не в том смысле, в каком религия принимает смирение за силу.
Я согласен, что иначе, то есть без беспрерывного поядения друг друга, устроить мир было никак невозможно; я даже согласен
допустить, что ничего
не понимаю в этом устройстве; но зато вот что я знаю наверно: если уже раз мне дали сознать, что «я есмь», то какое мне дело до того, что мир устроен с ошибками и что иначе он
не может стоять?
— Совершенно и в высшей степени невозможно, но непременно так должно быть. Согласен, однако же,
допустить, и даже убежден, что если была покража, то совершилась
не вечером, когда все были в сборе, а уже ночью или даже под утро кем-нибудь из заночевавших.
—
Не совсем, многоуважаемый князь, —
не без злости ответил Лебедев, — правда, я хотел было вам вручить, вам, в ваши собственные руки, чтоб услужить… но рассудил лучше там услужить и обо всем объявить благороднейшей матери… так как и прежде однажды письмом известил, анонимным; и когда написал давеча на бумажке, предварительно, прося приема, в восемь часов двадцать минут, тоже подписался: «Ваш тайный корреспондент»; тотчас
допустили, немедленно, даже с усиленною поспешностью задним ходом… к благороднейшей матери.
Но подобно тому французу-семинаристу, о котором только что напечатан был анекдот и который нарочно
допустил посвятить себя в сан священника, нарочно сам просил этого посвящения, исполнил все обряды, все поклонения, лобызания, клятвы и пр., чтобы на другой же день публично объявить письмом своему епископу, что он,
не веруя в бога, считает бесчестным обманывать народ и кормиться от него даром, а потому слагает с себя вчерашний сан, а письмо свое печатает в либеральных газетах, — подобно этому атеисту, сфальшивил будто бы в своем роде и князь.
— Ах, милый князь, — воскликнул вдруг Евгений Павлович с одушевлением и с грустью, — как могли вы тогда
допустить… всё, что произошло? Конечно, конечно, всё это было для вас так неожиданно… Я согласен, что вы должны были потеряться и…
не могли же вы остановить безумную девушку, это было
не в ваших силах! Но ведь должны же вы были понять, до какой степени серьезно и сильно эта девушка… к вам относилась. Она
не захотела делиться с другой, и вы… и вы могли покинуть и разбить такое сокровище!
Неточные совпадения
Как и все добрые начальники, бригадир
допускал эту последнюю идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что
не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно
допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить одно из двух: или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он
не оправдал, или что на него было возложено поручение, которого он, сробев,
не выполнил.
Теперь, когда лошади нужны были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он
не мог
допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку, были для нее очень важны; а денежные дела Дарьи Александровны, находившиеся в очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии
не позволяли ему принять на себя обвинение в фиктивном прелюбодеянии и еще менее
допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
В глазах Левина она была виновата в том, что она
допустила такие отношения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей
не нравятся.