У нас он считался аристократом, по крайней мере я так называл его: прекрасно одевался, приезжал на своих лошадях, нисколько не фанфаронил, всегда был превосходный товарищ, всегда был необыкновенно весел и даже иногда очень остер, хотя ума был совсем
не далекого, несмотря на то, что всегда был первым в классе; я же никогда ни в чем не был первым.
Неточные совпадения
Ну, вот, это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт:
дальше уж изящество
не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал: тот же английский шрифт, но черная; линия капельку почернее и потолще, чем в английском, ан — пропорция света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая вещь!
— Ничему
не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем
дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
Да я голову на отсечение дам, если он вас уже
не надул и уже
не обдумал, как бы вас еще
дальше надуть!
— Да ничего, так. Я и прежде хотел спросить. Многие ведь ноне
не веруют. А что, правда (ты за границей-то жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что у нас, по России, больше, чем во всех землях таких, что в бога
не веруют? «Нам, говорит, в этом легче, чем им, потому что мы
дальше их пошли…»
— Нет-с, они
не то чтобы нигилисты, — шагнул вперед Лебедев, который тоже чуть
не трясся от волнения, — это другие-с, особенные, мой племянник говорил, что они
дальше нигилистов ушли-с.
— Конечно, ошибаетесь, я даже вас
не понимаю…
дальше?
Ипполит едва слушал Евгения Павловича, которому если и говорил «ну» и «
дальше», то, казалось, больше по старой усвоенной привычке в разговорах, а
не от внимания и любопытства.
— Я утверждал сейчас, только что пред вашим приходом, князь, — продолжал Евгений Павлович, — что у нас до сих пор либералы были только из двух слоев, прежнего помещичьего (упраздненного) и семинарского. А так как оба сословия обратились наконец в совершенные касты, в нечто совершенно от нации особливое, и чем
дальше, тем больше, от поколения к поколению, то, стало быть, и всё то, что они делали и делают, было совершенно
не национальное…
Знайте, что есть такой предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия,
дальше которого человек уже
не может идти и с которого начинает ощущать в самом позоре своем громадное наслаждение…
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же комнате;
дальше она идти
не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Но зато
дальше четырех домов природа ни за что
не пойдет, и с Птицыным тем дело и кончится.
— Что же в вас после этого? Как же я могу вас уважать после этого? Читайте
дальше; а впрочем,
не надо, перестаньте читать.
«Обе они теперь, — пояснил он
дальше, — проживают уже в — ской губернии (вот
не знаю только, живы ли теперь?), где им от Павлищева досталось весьма и весьма порядочное маленькое имение.
Правда, пред ним стояли факты яркие, тяжелые и язвительные, но грусть его заходила
дальше всего, что он припоминал и соображал; он понимал, что ему
не успокоить себя одному.
Но князь
не знал, что спросить
дальше и чем окончить вопрос; к тому же сердце его так стучало, что и говорить трудно было. Рогожин тоже молчал и смотрел на него по-прежнему, то есть как бы в задумчивости.
Все было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак
не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное все было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
— Оставим мое честное лицо, — продолжал я рвать, — я знаю, что вы часто видите насквозь, хотя в других случаях
не дальше куриного носа, — и удивлялся вашей способности проницать. Ну да, у меня есть «своя идея». То, что вы так выразились, конечно случайность, но я не боюсь признаться: у меня есть «идея». Не боюсь и не стыжусь.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович (
не давая письма). Нет, это место можно пропустить, а там
дальше разборчиво.
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники //
Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж
дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что
дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
Пускай нередки случаи, // Что странница окажется // Воровкой; что у баб // За просфоры афонские, // За «слезки Богородицы» // Паломник пряжу выманит, // А после бабы сведают, // Что
дальше Тройцы-Сергия // Он сам-то
не бывал.
«Ты начал, так досказывай! // Ну, жили —
не тужили вы, // Что ж
дальше, голова?»
И так как за эту мысль никто
не угрожал ему шпицрутенами, то он стал развивать ее
дальше и
дальше.