Неточные совпадения
Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную: где служит такой-то? с кем он знаком, сколько у него
состояния, где был губернатором, на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и все
в этом роде.
— Помилуйте, я ваш вопрос очень ценю и понимаю. Никакого
состояния покамест я не имею и никаких занятий, тоже покамест, а надо бы-с. А деньги теперь у меня были чужие, мне дал Шнейдер, мой профессор, у которого я лечился и учился
в Швейцарии, на дорогу, и дал ровно вплоть, так что теперь, например, у меня всего денег несколько копеек осталось. Дело у меня, правда, есть одно, и я нуждаюсь
в совете, но…
Наконец, уж одно то, что с каждым годом, например, росло
в геометрической прогрессии их
состояние и общественное значение; следственно, чем более уходило время, тем более выигрывали и дочери, даже как невесты.
Во всяком случае, она ни
в чем не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович узнал, на каких основаниях она прожила все эти пять лет
в Петербурге,
в каких отношениях к Афанасию Ивановичу, и много ли скопила
состояния.
Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола
в возбужденном
состоянии духа.
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: «Не подходи!» Вся компания уже набилась
в гостиную. Одни пили, другие кричали и хохотали, все были
в самом возбужденном и непринужденном
состоянии духа. Фердыщенко начинал пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее скрыться. Ганя тоже был со шляпой
в руке, но он стоял молча и все еще как бы оторваться не мог от развивавшейся пред ним картины.
Генерал, хотя и был
в опале и чувствовал, что сам виноват, но все-таки надолго надулся; жаль ему было Афанасия Ивановича: «такое
состояние и ловкий такой человек!» Недолго спустя генерал узнал, что Афанасий Иванович пленился одною заезжею француженкой высшего общества, маркизой и легитимисткой, что брак состоится, и что Афанасия Ивановича увезут
в Париж, а потом куда-то
в Бретань.
Он задумался, между прочим, о том, что
в эпилептическом
состоянии его была одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его.
Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже
в здоровом
состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и «высшего бытия», не что иное, как болезнь, как нарушение нормального
состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.
— Какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже
в здоровом
состоянии, оказывается
в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?» Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми.
Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилением самосознания, — если бы надо было выразить это
состояние одним словом, — самосознания и
в то же время самоощущения
в высшей степени непосредственного.
В теперешнем его созерцательном
состоянии была для него какая-то приманка.
Сладострастный П., обольстив
в своей молодости одну честную, бедную девушку, из дворовых, но европейски воспитанную (причем, разумеется, примешались баронские права миновавшего крепостного
состояния), и заметив неминуемое, но ближайшее последствие своей связи, выдал ее поскорее замуж за одного промышляющего и даже служащего человека с благородным характером, уже давно любившего эту девушку.
— Во-первых, вы, господин Келлер,
в вашей статье чрезвычайно неточно обозначили мое
состояние: никаких миллионов я не получал: у меня, может быть, только восьмая или десятая доля того, что вы у меня предполагаете; во-вторых, никаких десятков тысяч на меня
в Швейцарии истрачено не было: Шнейдер получал по шестисот рублей
в год, да и то всего только первые три года, а за хорошенькими гувернантками
в Париж Павлищев никогда не ездил; это опять клевета.
Насчет векселей тоже быть могло (это Ганя знает даже наверно); у Евгения Павловича
состояние, конечно, большое, но «некоторые дела по имению действительно находятся
в некотором беспорядке».
«Господи, что-то она скажет теперь!» Сам он не выговорил еще ни одного слова и с напряжением слушал «разливавшегося» Евгения Павловича, который редко бывал
в таком довольном и возбужденном
состоянии духа, как теперь,
в этот вечер.
Недавно все говорили и писали об этом ужасном убийстве шести человек этим… молодым человеком, и о странной речи защитника, где говорится, что при бедном
состоянии преступника ему естественно должно было прийти
в голову убить этих шесть человек.
Евгений Павлович даже отступил на шаг от удивления. Мгновение он удерживался от нестерпимого припадка смеха; но, приглядевшись ближе, он заметил, что князь был как бы не
в себе, по крайней мере
в каком-то особенном
состоянии.
Как смеют меня здесь обижать
в вашем доме! — набросилась вдруг Аглая на Лизавету Прокофьевну, уже
в том истерическом
состоянии, когда не смотрят ни на какую черту и переходят всякое препятствие.
Правда, когда он шел
в воксал, то, кажется, и не знал совсем, что идет сюда, —
в таком он был
состоянии.
Свое-то
состояние, я думаю, у него
в целости.
Лебедев был хотя и
в обыкновенном «вечернем»
состоянии своем, но на этот раз он был слишком уж возбужден и раздражен предшествовавшим долгим «ученым» спором, а
в таких случаях к оппонентам своим он относился с бесконечным и
в высшей степени откровенным презрением.
Одним словом, был страшный беспорядок. Мне показалось с первого взгляда, что оба они, и господин, и дама — люди порядочные, но доведенные бедностью до того унизительного
состояния,
в котором беспорядок одолевает наконец всякую попытку бороться с ним и даже доводит людей до горькой потребности находить
в самом беспорядке этом, каждый день увеличивающемся, какое-то горькое и как будто мстительное ощущение удовольствия.
Если выдаст, то я согласен на то, чтобы допустить его переночевать эту ночь
в этом доме, ввиду болезненного
состояния его, с тем, конечно, что под надзором с моей стороны.
Итак, не вдаваясь
в более серьезные объяснения, мы скажем только, что
в действительности типичность лиц как бы разбавляется водой, и все эти Жорж Дандены и Подколесины существуют действительно, снуют и бегают пред нами ежедневно, но как бы несколько
в разжиженном
состоянии.
— Если вы тоже знаете настоящую причину, почему старик
в таком
состоянии (а вы так у меня шпионили
в эти пять дней, что наверно знаете), то вам вовсе бы не следовало раздражать… несчастного и мучить мою мать преувеличением дела, потому что всё это дело вздор, одна только пьяная история, больше ничего, ничем даже не доказанная, и я вот во столечко ее не ценю…
Князь прямо и несколько раздражительно спросил Лебедева, что думает он о теперешнем
состоянии генерала и почему тот
в таком беспокойстве?
В нескольких словах он рассказал ему давешнюю сцену.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то
в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь
в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося
в унижении,
в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без
состояния, хотя бы только даже и некоторого.
— Но, однако же, это дело важное; мы не дети, и надо взглянуть положительно… Потрудитесь теперь объяснить,
в чем заключается ваше
состояние?
— С аббатом Гуро, иезуитом, — напомнил Иван Петрович, — да-с, вот-с превосходнейшие-то люди наши и достойнейшие-то! Потому что все-таки человек был родовой, с
состоянием, камергер и если бы… продолжал служить… И вот бросает вдруг службу и всё, чтобы перейти
в католицизм и стать иезуитом, да еще чуть не открыто, с восторгом каким-то. Право, кстати умер… да; тогда все говорили…
И вот, если бы спросили у нас разъяснения, — не насчет нигилистических оттенков события, а просто лишь насчет того,
в какой степени удовлетворяет назначенная свадьба действительным желаниям князя,
в чем именно состоят
в настоящую минуту эти желания, как именно определить
состояние духа нашего героя
в настоящий момент, и пр., и пр.
в этом же роде, — то мы, признаемся, были бы
в большом затруднении ответить.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с
состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей
в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Он побледнел, но принял известие тихо, едва слышно проговорив: «Я боялся; но я все-таки не думал, что будет это…», — и потом, помолчав немного, прибавил: «Впрочем…
в ее
состоянии… это совершенно
в порядке вещей».
И если бы сам Шнейдер явился теперь из Швейцарии взглянуть на своего бывшего ученика и пациента, то и он, припомнив то
состояние,
в котором бывал иногда князь
в первый год лечения своего
в Швейцарии, махнул бы теперь рукой и сказал бы, как тогда: «Идиот!»
Всё огромное
состояние его, кроме некоторой, сравнительно говоря, весьма малой доли, истраченной
в первоначальном кутеже, перешло к братцу его, Семену Семеновичу, к большому удовольствию сего последнего.
Но кроме того, стала известна и еще одна странная черта его характера; и так как эта черта хорошая, то мы и поспешим ее обозначить: после каждого посещения Шнейдерова заведения Евгений Павлович, кроме Коли, посылает и еще одно письмо одному лицу
в Петербург, с самым подробнейшим и симпатичным изложением
состояния болезни князя
в настоящий момент.
Лизавета Прокофьевна, увидав князя
в его больном и униженном
состоянии, заплакала от всего сердца.