Неточные совпадения
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время за границей прожил
в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне
было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился
спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
У нас там водопад
был, небольшой, высоко с горы
падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, — белый, шумливый, пенистый;
падал высоко, а казалось, довольно низко,
был в полверсте, а казалось, что до него пятьдесят шагов.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно
быть, сильно, сильно, сильно, как машина
в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может
быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка
есть, которой никак нельзя забыть, и
в обморок
упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Мать
в то время уж очень больна
была и почти умирала; чрез два месяца она и
в самом деле померла; она знала, что она умирает, но все-таки с дочерью помириться не подумала до самой смерти, даже не говорила с ней ни слова, гнала
спать в сени, даже почти не кормила.
По одной стороне коридора находились те три комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных» жильцов; кроме того, по той же стороне коридора,
в самом конце его, у кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих,
в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства, и
спал на широком диване, а ходить и выходить из квартиры обязан
был чрез кухню и по черной лестнице.
Огонь, вспыхнувший вначале между двумя дотлевавшими головнями, сперва
было потух, когда
упала на него и придавила его пачка. Но маленькое, синее пламя еще цеплялось снизу за один угол нижней головешки. Наконец тонкий, длинный язычок огня лизнул и пачку, огонь прицепился и побежал вверх по бумаге, по углам, и вдруг вся пачка вспыхнула
в камине, и яркое пламя рванулось вверх. Все ахнули.
— А того не знает, что, может
быть, я, пьяница и потаскун, грабитель и лиходей, за одно только и стою, что вот этого зубоскала, еще младенца,
в свивальники обертывал, да
в корыте мыл, да у нищей, овдовевшей сестры Анисьи, я, такой же нищий, по ночам просиживал, напролет не
спал, за обоими ими больными ходил, у дворника внизу дрова воровал, ему песни
пел,
в пальцы прищелкивал, с голодным-то брюхом, вот и вынянчил, вон он смеется теперь надо мной!
А мне на мысль пришло, что если бы не
было с тобой этой
напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и
в весьма скором времени.
— Просто-запросто
есть одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже
в том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и
напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
— Ну, что ж, кончил, что ли? — обратилась к Евгению Павловичу Лизавета Прокофьевна. — Кончай скорей, батюшка, ему
спать пора. Или не умеешь? (Она
была в ужасной досаде.)
«Ведь вот, — подумала про себя Лизавета Прокофьевна, — то
спит да
ест, не растолкаешь, а то вдруг подымется раз
в год и заговорит так, что только руки на нее разведешь».
— Пуля
попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше,
в грудь или
в голову; а так, как она
попала, никто не целит, стало
быть, скорее всего пуля
попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили.
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение
будет, закуска, и об этом дочь хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема
в ходу. Помните у Гамлета: «
Быть или не
быть?» Современная тема-с, современная! Вопросы и ответы… И господин Терентьев
в высшей степени…
спать не хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
Князь
выпил всего два или три бокала и
был только весел. Привстав из-за стола, он встретил взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему головой и вдруг показал на Ипполита, которого пристально наблюдал
в эту самую минуту. Ипполит
спал, протянувшись на диване.
Я думаю, что
был уже час первый
в начале; я совершенно не
спал и лежал с открытыми глазами; вдруг дверь моей комнаты отворилась, и вошел Рогожин.
Но верьте, верьте, простодушные люди, что и
в этой благонравной строфе,
в этом академическом благословении миру во французских стихах засело столько затаенной желчи, столько непримиримой, самоусладившейся
в рифмах злобы, что даже сам поэт, может
быть,
попал впросак и принял эту злобу за слезы умиления, с тем и помер; мир его праху!
— Сущность та же, хотя, может
быть, и разные амплуа. Увидите, если этот господин не способен укокошить десять душ, собственно для одной «шутки», точь-в-точь как он сам нам прочел давеча
в объяснении. Теперь мне эти слова его
спать не дадут.
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем
в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman
была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть
в обморок не
упала.
—
В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что идет доночевывать к Вилкину, — пьяница такой
есть один, Вилкин. Ну, иду! А вот и Лукьян Тимофеич… Князь хочет
спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!
— Остаются, стало
быть, трое-с, и во-первых, господин Келлер, человек непостоянный, человек пьяный и
в некоторых случаях либерал, то
есть насчет кармана-с;
в остальном же с наклонностями, так сказать, более древнерыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала здесь,
в комнате больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что на голом полу жестко
спать.
— Нельзя
будет; я уверен, что я от страха заговорю и от страха разобью вазу. Может
быть, я
упаду на гладком полу, или что-нибудь
в этом роде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это
будет сниться всю ночь сегодня; зачем вы заговорили!
Всё
в нем
было порывисто, смутно и лихорадочно; очень может
быть, что слова, которые он выговаривал,
были часто не те, которые он хотел сказать. Взглядом он как бы спрашивал: можно ли ему говорить? Взгляд его
упал на Белоконскую.
Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло дело до такой неожиданной точки, неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь
в Павловск, еще мечтала о чем-то, хотя, конечно, предполагала скорее дурное, чем хорошее; Аглая же решительно
была увлечена порывом
в одну минуту, точно
падала с горы, и не могла удержаться пред ужасным наслаждением мщения.
Он подтвердил, что Аглая действительно
была больна и трое суток почти напролет не
спала все ночи,
в жару; что теперь ей легче, и она вне всякой опасности, но
в положении нервном, истерическом…
— Да, да; да, да, — качал головою князь, начиная краснеть, — да, это почти что ведь так; и знаете, я действительно почти всю ночь накануне не
спал,
в вагоне, и всю запрошлую ночь, и очень
был расстроен…