«Мертвый дом!» — говорил я сам себе, присматриваясь иногда в сумерки, с крылечка нашей казармы, к арестантам, уже
собравшимся с работы и лениво слонявшимся по площадке острожного двора, из казарм в кухни и обратно.
Ж-кий, не глядя ни на кого, с бледным лицом и с дрожавшими бледными губами, прошел между
собравшихся на дворе каторжных, уже узнавших, что наказывают дворянина, вошел в казарму, прямо к своему месту, и, ни слова не говоря, стал на колени и начал молиться богу».