Господин Голядкин уселся, наконец,
не сводя глаз
с Крестьяна Ивановича. Крестьян Иванович
с крайне недовольным видом стал шагать из угла в угол своего кабинета. Последовало долгое молчание.
То грезилось господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех лиц, ее составляющих; что господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам господин Голядкин
с приятностью подслушал, как хозяин тут же,
отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил господина Голядкина… и вдруг, ни
с того ни
с сего, опять явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал все торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе
с тем настоящий — вовсе
не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе
не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то и, следовательно,
не должен и
не имеет права принадлежать к обществу людей благонамеренных и хорошего тона.
Очнувшись, герой наш заметил, что стоит посреди комнаты и почти неприличным, невежливым образом смотрит на одного весьма почтенной наружности старичка, который, пообедав и помолясь перед образом Богу, уселся опять и,
с своей стороны, тоже
не сводил глаз
с господина Голядкина.