Неточные совпадения
Но ведь
есть такие деликатные читатели, которые непременно захотят дочитать до конца, чтобы не ошибиться в беспристрастном суждении; таковы, например, все русские
критики.
Изволил выразить мысль, что если я-де не соглашусь на карьеру архимандрита в весьма недалеком будущем и не решусь постричься, то непременно уеду в Петербург и примкну к толстому журналу, непременно к отделению
критики,
буду писать лет десяток и в конце концов переведу журнал на себя.
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение
критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру они мастера! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что. Какой там
был Карл Бернар?
«Что же,
будешь это проводить в отделении
критики?» — спрашиваю.
Без
критики будет одна «осанна».
Речь его можно
было бы разделить на две половины: первая половина — это
критика, это опровержение обвинения, иногда злое и саркастическое.
— Государство наше — воистину, брат, оригинальнейшее государство, головка у него не по корпусу, — мала. Послал Лидию на дачу приглашать писателя Катина. Что же ты,
будешь критику писать, а?
Стихийность, незыблемость, недоступность для какой бы то ни
было критики распространялась сверху, от царя, очень широко, вплоть до генерал — губернатора, даже, пожалуй, до губернатора…
Варвара Петровна тотчас же поспешила заметить, что Степан Трофимович вовсе никогда не
был критиком, а, напротив, всю жизнь прожил в ее доме. Знаменит же обстоятельствами первоначальной своей карьеры, «слишком известными всему свету», а в самое последнее время — своими трудами по испанской истории; хочет тоже писать о положении теперешних немецких университетов и, кажется, еще что-то о дрезденской Мадонне. Одним словом, Варвара Петровна не захотела уступить Юлии Михайловне Степана Трофимовича.
— Да, как он приехал? Но что за свидания?! Всего-то и виделись мы семь раз, фф-у-у! Надо было привезти меня немедленно к себе. Что за отсрочки?! Из-за этого меня проследили и окончательно все стало известно. Знаете, эти мысли, то
есть критика, приходят, когда задумаешься обо всем. Теперь еще у него живет красавица, — ну и пусть живет и не сметь меня звать!
Неточные совпадения
Во всякой книге предисловие
есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на
критики.
Но тише! Слышишь?
Критик строгий // Повелевает сбросить нам // Элегии венок убогий // И нашей братье рифмачам // Кричит: «Да перестаньте плакать, // И всё одно и то же квакать, // Жалеть о прежнем, о
былом: // Довольно,
пойте о другом!» // — Ты прав, и верно нам укажешь // Трубу, личину и кинжал, // И мыслей мертвый капитал // Отвсюду воскресить прикажешь: // Не так ли, друг? — Ничуть. Куда! // «Пишите оды, господа,
П.А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает
быть и тонким
критиком) заметил нам, что сие исключение, может
быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным.
Стыда не бойтесь, осуждений не
будет.
Есть границы, за которые осуждение не переходит; я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые
критики чужой нравственности должны
будут замолчать и разинуть рты от удивления.
— Как? Вы, стало
быть, разделяете мнение Прудона? [Прудон Пьер Жозеф (1809–1865) — французский публицист, экономист и социолог, один из основателей анархизма; противник эмансипации женщин. Маркс подверг уничтожающей
критике реакционные взгляды Прудона.]