Неточные совпадения
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно,
денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь
придут да и попросят
денег.
Испугалась ужасно: «Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?» — «Не беспокойтесь, говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам только на сей счет тоже в виде, так сказать, „всякого случая“ присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить,
пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз
деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню».
— Мне сестра сказала, что вы дадите четыре тысячи пятьсот рублей, если я
приду за ними… к вам сама. Я
пришла… дайте
деньги!.. — не выдержала, задохлась, испугалась, голос пресекся, а концы губ и линии около губ задрожали. — Алешка, слушаешь или спишь?
Прислала мне всего двести шестьдесят, кажется, рубликов, не помню хорошенько, и только одни
деньги — ни записки, ни словечка, ни объяснения.
На пакете же написано: «Ангелу моему Грушеньке, коли захочет
прийти»; сам нацарапал, в тишине и в тайне, и никто-то не знает, что у него
деньги лежат, кроме лакея Смердякова, в честность которого он верит, как в себя самого.
— Он. Величайший секрет. Даже Иван не знает ни о
деньгах, ни о чем. А старик Ивана в Чермашню посылает на два, на три дня прокатиться: объявился покупщик на рощу срубить ее за восемь тысяч, вот и упрашивает старик Ивана: «помоги, дескать, съезди сам» денька на два, на три, значит. Это он хочет, чтобы Грушенька без него
пришла.
— Буду, понимаю, что нескоро, что нельзя этак
прийти и прямо бух! Он теперь пьян. Буду ждать и три часа, и четыре, и пять, и шесть, и семь, но только знай, что сегодня, хотя бы даже в полночь, ты явишься к Катерине Ивановне, с
деньгами или без
денег, и скажешь: «Велел вам кланяться». Я именно хочу, чтобы ты этот стих сказал: «Велел, дескать, кланяться».
— Достанет, достанет! — воскликнул Алеша, — Катерина Ивановна вам
пришлет еще, сколько угодно, и знаете ли, у меня тоже есть
деньги, возьмите сколько вам надо, как от брата, как от друга, потом отдадите…
— Потому, Lise, что если б он не растоптал, а взял эти
деньги, то,
придя домой, чрез час какой-нибудь и заплакал бы о своем унижении, вот что вышло бы непременно.
Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой «этот сорванец»
пришел к нему с какою-то дичью за
деньгами, — не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, — в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо было идти «
деньги считать», и когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание
прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой.
— Я
пришел в отчаянии… в последней степени отчаяния, чтобы просить у вас взаймы
денег три тысячи, взаймы, но под верный, под вернейший залог, сударыня, под вернейшее обеспечение!
— А вот, — быстро проговорил Митя, — за пистолетами моими
пришел и вам
деньги принес. С благодарностию. Тороплюсь, Петр Ильич, пожалуйста, поскорее.
— Не сметь! — вскричал Петр Ильич. — У меня дома нельзя, да и дурное баловство это. Спрячьте ваши
деньги, вот сюда положите, чего их сорить-то? Завтра же пригодятся, ко мне же ведь и
придете десять рублей просить. Что это вы в боковой карман всё суете? Эй, потеряете!
Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять
деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить в Мокрое с Грушенькой. Это было принято почти с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
Как же не в аффекте —
пришел и кричит:
денег,
денег, три тысячи, давайте три тысячи, а потом пошел и вдруг убил.
— Он, он выдумал, он настаивает! Он ко мне все не ходил и вдруг
пришел неделю назад и прямо с этого начал. Страшно настаивает. Не просит, а велит. В послушании не сомневается, хотя я ему все мое сердце, как тебе, вывернул и про гимн говорил. Он мне рассказал, как и устроит, все сведения собрал, но это потом. До истерики хочет. Главное
деньги: десять тысяч, говорит, тебе на побег, а двадцать тысяч на Америку, а на десять тысяч, говорит, мы великолепный побег устроим.
А потом я Федора Павловича, так как они мне единственно во всем человечестве одному доверяли, научил пакет этот самый с
деньгами в угол за образа перенесть, потому что там совсем никто не догадается, особенно коли спеша
придет.
Воротился к себе на кровать, лег да и думаю в страхе: «Вот коли убит Григорий Васильевич совсем, так тем самым очень худо может произойти, а коли не убит и очнется, то оченно хорошо это произойдет, потому они будут тогда свидетелем, что Дмитрий Федорович
приходили, а стало быть, они и убили, и
деньги унесли-с».
Она начала рассказывать, она все рассказала, весь этот эпизод, поведанный Митей Алеше, и «земной поклон», и причины, и про отца своего, и появление свое у Мити, и ни словом, ни единым намеком не упомянула о том, что Митя, чрез сестру ее, сам предложил «
прислать к нему Катерину Ивановну за
деньгами».
Но скажут мне, может быть, он именно притворился, чтоб на него, как на больного, не подумали, а подсудимому сообщил про
деньги и про знаки именно для того, чтоб тот соблазнился и сам
пришел, и убил, и когда, видите ли, тот, убив, уйдет и унесет
деньги и при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет — ну что же делать пойдет?