Неточные совпадения
Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Федора Павловича Карамазова, столь известного в свое время (да и теперь еще у нас припоминаемого)
по трагической и темной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать
лет назад и о которой сообщу в своем месте.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже
года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что
по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Когда она померла, мальчик Алексей был
по четвертому
году, и хоть и странно это, но я знаю, что он мать запомнил потом на всю жизнь, — как сквозь сон, разумеется.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось
по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два
года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
Кстати, я уже упоминал про него, что, оставшись после матери всего лишь
по четвертому
году, он запомнил ее потом на всю жизнь, ее лицо, ее ласки, «точно как будто она стоит предо мной живая».
Явясь
по двадцатому
году к отцу, положительно в вертеп грязного разврата, он, целомудренный и чистый, лишь молча удалялся, когда глядеть было нестерпимо, но без малейшего вида презрения или осуждения кому бы то ни было.
В гимназии своей он курса не кончил; ему оставался еще целый
год, как он вдруг объявил своим дамам, что едет к отцу
по одному делу, которое взбрело ему в голову.
Года три-четыре
по смерти второй жены он отправился на юг России и под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько
лет.
Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть
лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы для того только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не
по силам.
И во-первых, люди специальные и компетентные утверждают, что старцы и старчество появились у нас,
по нашим русским монастырям, весьма лишь недавно, даже нет и ста
лет, тогда как на всем православном Востоке, особенно на Синае и на Афоне, существуют далеко уже за тысячу
лет.
Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через сто почти
лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти что гонениям, как неслыханное
по России новшество.
Это был невысокий сгорбленный человечек с очень слабыми ногами, всего только шестидесяти пяти
лет, но казавшийся от болезни гораздо старше,
по крайней мере
лет на десять.
Мать еще с весны собиралась ее везти за границу, но
летом опоздали за устройством
по имению.
— В Париже, уже несколько
лет тому, вскоре после декабрьского переворота, мне пришлось однажды, делая
по знакомству визит одному очень-очень важному и управляющему тогда лицу, повстречать у него одного прелюбопытнейшего господина.
Обладательница этого домишка была, как известно было Алеше, одна городская мещанка, безногая старуха, которая жила со своею дочерью, бывшею цивилизованной горничной в столице, проживавшею еще недавно все
по генеральским местам, а теперь уже с
год, за болезнию старухи, прибывшею домой и щеголявшею в шикарных платьях.
Беседка строена была бог весть когда,
по преданию
лет пятьдесят назад, каким-то тогдашним владельцем домика, Александром Карловичем фон Шмидтом, отставным подполковником.
Только я вот что досконально знал
по секрету и даже давно: что сумма, когда отсмотрит ее начальство, каждый раз после того, и это уже
года четыре кряду, исчезала на время.
— А я насчет того-с, — заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, — что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение
лет и искупить малодушие.
Спрашивала она старца: можно ли ей помянуть сыночка своего Васеньку, заехавшего
по службе далеко в Сибирь, в Иркутск, и от которого она уже
год не получала никакого известия, вместо покойника в церкви за упокой?
За канавкой же, примерно шагах в тридцати от группы, стоял у забора и еще мальчик, тоже школьник, тоже с мешочком на боку,
по росту
лет десяти, не больше, или даже меньше того, — бледненький, болезненный и со сверкавшими черными глазками.
По безмерному милосердию своему он проходит еще раз между людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три
года между людьми пятнадцать веков назад.
А лечат они этим секретным лекарством Григория Васильевича раза
по три в год-с, когда у того поясница отнимается вся-с, вроде как бы с ним паралич-с, раза
по три в год-с.
Налгал третьего
года, что жена у него умерла и что он уже женат на другой, и ничего этого не было, представь себе: никогда жена его не умирала, живет и теперь и его бьет каждые три дня
по разу.
Этого как бы трепещущего человека старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением, хотя, может быть, ни с кем во всю жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие
годы провел в странствованиях с ним вдвоем
по всей святой Руси.
Свезла она меня в Петербург да и определила, а с тех пор я ее и не видал вовсе; ибо через три
года сама скончалась, все три
года по нас обоих грустила и трепетала.
В юности моей, давно уже, чуть не сорок
лет тому, ходили мы с отцом Анфимом
по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел один благообразный юноша, крестьянин,
лет уже восемнадцати на вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
И сколько же было идей на земле, в истории человеческой, которые даже за десять
лет немыслимы были и которые вдруг появлялись, когда приходил для них таинственный срок их, и проносились
по всей земле?
Но о сем скажем в следующей книге, а теперь лишь прибавим вперед, что не прошел еще и день, как совершилось нечто до того для всех неожиданное, а
по впечатлению, произведенному в среде монастыря и в городе, до того как бы странное, тревожное и сбивчивое, что и до сих пор, после стольких
лет, сохраняется в городе нашем самое живое воспоминание о том столь для многих тревожном дне…
То-то и есть, что вся любовь, таившаяся в молодом и чистом сердце его ко «всем и вся», в то время и во весь предшествовавший тому
год, как бы вся временами сосредоточивалась, и может быть даже неправильно, лишь на одном существе преимущественно,
по крайней мере в сильнейших порывах сердца его, — на возлюбленном старце его, теперь почившем.
Хотя край наш и обеднел, помещики разъехались, торговля затихла, а бакалея процветала по-прежнему и даже все лучше и лучше с каждым
годом: на эти предметы не переводились покупатели.
— По-русски, говори по-русски, чтобы ни одного слова польского не было! — закричала она на него. — Говорил же прежде по-русски, неужели забыл в пять
лет! — Она вся покраснела от гнева.
Понимаю же я теперешнюю разницу: ведь я все-таки пред вами преступник сижу, как, стало быть, в высшей степени неровня, а вам поручено меня наблюдать: не погладите же вы меня
по головке за Григория, нельзя же в самом деле безнаказанно головы ломать старикам, ведь упрячете же вы меня за него
по суду, ну на полгода, ну на
год в смирительный, не знаю, как там у вас присудят, хотя и без лишения прав, ведь без лишения прав, прокурор?
Но нашлись там как раз в то время и еще несколько мальчиков, с которыми он и сошелся; одни из них проживали на станции, другие
по соседству — всего молодого народа от двенадцати до пятнадцати
лет сошлось человек шесть или семь, а из них двое случились и из нашего городка.
Этот Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблен в госпожу Красоткину и уже раз, назад тому с
год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности, рискнул было предложить ей свою руку; но она наотрез отказала, считая согласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов,
по некоторым таинственным признакам, даже, может быть, имел бы некоторое право мечтать, что он не совсем противен прелестной, но уже слишком целомудренной и нежной вдовице.
— А я знаю, кто основал Трою, — вдруг проговорил совсем неожиданно один доселе ничего почти еще не сказавший мальчик, молчаливый и видимо застенчивый, очень собою хорошенький,
лет одиннадцати,
по фамилии Карташов.
— Почему же? Есть даже дети,
лет по двенадцати, которым очень хочется зажечь что-нибудь, и они зажигают. Это вроде болезни.
— Шестнадцати
лет еще нет, кажется, и уж предлагается! — презрительно проговорил он, опять зашагав
по улице.
— В погреб надлежало и без того идти-с, в день
по нескольку даже раз-с, — не спеша протянул Смердяков. — Так точно
год тому назад я с чердака полетел-с. Беспременно так, что падучую нельзя предсказать вперед днем и часом, но предчувствие всегда можно иметь.
— Шут! А искушал ты когда-нибудь вот этаких-то, вот что акриды-то едят, да
по семнадцати
лет в голой пустыне молятся, мохом обросли?
— Дразнил меня! И знаешь, ловко, ловко: «Совесть! Что совесть? Я сам ее делаю. Зачем же я мучаюсь?
По привычке.
По всемирной человеческой привычке за семь тысяч
лет. Так отвыкнем и будем боги». Это он говорил, это он говорил!
Григорий стоял со сбитым видом, в упор смотря на своего мучителя. Странно это, казалось, по-видимому, что он действительно не знает, какой теперь
год.
Но в своей горячей речи уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три
года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три
года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“,
по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.