Неточные совпадения
Кроме того, всегда были запачканы
в земле,
в грязи, с налипшими
в них листочками, лучиночками, стружками, потому что
спала она всегда на
земле и
в грязи.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере
в свой подвиг,
в свою истину,
в свою борьбу и
в свою науку, что я, знаю заранее,
паду на
землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, —
в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один,
пади на
землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих
земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто
в уединении твоем.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и,
пав лицом ниц на
землю, зарыдал
в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по
земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
Пал он на
землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг,
в ту же минуту своего восторга.
Только холодно будто бы Мите,
в начале ноябрь, и снег валит крупными мокрыми хлопьями, а
падая на
землю, тотчас тает.
На мерзлую
землю упало в ночь немного сухого снегу, и ветер «сухой и острый» подымает его и метет по скучным улицам нашего городка и особенно по базарной площади.
Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы
попасть к вам на
землю, предстояло еще перелететь пространство… конечно, это один только миг, но ведь и луч света от солнца идет целых восемь минут, а тут, представь, во фраке и
в открытом жилете.
— Что станется
в пространстве с топором? Quelle idée! [Какая идея! (фр.)] Если куда
попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг
Земли, сам не зная зачем,
в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет
в календарь, вот и все.
— Не один он думал так, и это верно было: чем дальше — тем горячее в туннеле, тем больше хворало и
падало в землю людей. И всё сильнее текли горячие ключи, осыпалась порода, а двое наших, из Лугано, сошли с ума. Ночами в казарме у нас многие бредили, стонали и вскакивали с постелей в некоем ужасе…
И только небо засветилось, // Все шумно вдруг зашевелилось, // Сверкнул за строем строй. // Полковник наш рожден был хватом // Слуга царю, отец солдатам… // Да, жаль его: сражен булатом, // Он
спит в земле сырой.
Один только есть у всех существ верный руководитель. Руководитель этот — всемирный дух, который заставляет каждое существо делать то, что ему должно делать: дух этот в дереве велит ему расти к солнцу, в цветке велит ему переходить в семя, в семени велит ему
упасть в землю и прорасти. В человеке дух этот велит ему соединяться любовью с другими существами.
Видит труп оцепенелый; // Прям, недвижим, посинелый, // Длинным саваном обвит. // Страшен милый прежде вид; // Впалы мертвые ланиты; // Мутен взор полуоткрытый; // Руки сложены крестом. // Вдруг привстал… манит перстом… // «Кончен путь: ко мне, Людмила; // Нам постель — темна могила; // За́вес — саван гробовой; // Сладко
спать в земле сырой».
И он вспомнил слова Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». «Вот и я
упадаю в землю. Да, истинно, истинно», — думал он.
Неточные совпадения
— Ну, Христос с вами! отведите им по клочку
земли под огороды! пускай сажают капусту и
пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка и с этим словом двинулась к дому,
в котором укрепилась Ираидка.
Он
спал на голой
земле и только
в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил
в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
—
Спит душенька на подушечке…
спит душенька на перинушке… а боженька тук-тук! да по головке тук-тук! да по темечку тук-тук! — визжала блаженная, бросая
в Грустилова щепками,
землею и сором.
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно!
В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите
землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все
падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
Бывало, стоишь, стоишь
в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок на
землю — право, один страх хуже всякого наказания.