Неточные совпадения
Заметить надо, что он даже и попытки не захотел тогда сделать списаться с
отцом, — может быть, из гордости, из презрения к нему, а может быть, вследствие холодного здравого рассуждения, подсказавшего ему, что от папеньки никакой чуть-чуть серьезной поддержки не получит.
Кстати
заметить, что жил он не в доме
отца, как Иван Федорович, а отдельно, в другом конце города.
— Городские мы,
отец, городские, по крестьянству мы, а городские, в городу проживаем. Тебя повидать,
отец, прибыла. Слышали о тебе, батюшка, слышали. Сыночка младенчика схоронила, пошла
молить Бога. В трех монастырях побывала, да указали мне: «Зайди, Настасьюшка, и сюда, к вам то есть, голубчик, к вам». Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и к вам.
— Э, да у нас и гор-то нету! — воскликнул
отец Иосиф и, обращаясь к старцу, продолжал: — Они отвечают, между прочим, на следующие «основные и существенные» положения своего противника, духовного лица,
заметьте себе.
Святейший
отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с
мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
Но так как он оскорбил сию минуту не только меня, но и благороднейшую девицу, которой даже имени не
смею произнести всуе из благоговения к ней, то и решился обнаружить всю его игру публично, хотя бы он и
отец мой!..
И однако, все шли. Монашек молчал и слушал. Дорогой через песок он только раз лишь
заметил, что
отец игумен давно уже ожидают и что более получаса опоздали. Ему не ответили. Миусов с ненавистью посмотрел на Ивана Федоровича.
— Чего же ты снова? — тихо улыбнулся старец. — Пусть мирские слезами провожают своих покойников, а мы здесь отходящему
отцу радуемся. Радуемся и
молим о нем. Оставь же меня. Молиться надо. Ступай и поспеши. Около братьев будь. Да не около одного, а около обоих.
— Он и
отца «дерзнул», не то что тебя! —
заметил, кривя рот, Иван Федорович.
Но Алеше уже и нечего было сообщать братии, ибо все уже всё знали: Ракитин, послав за ним монаха, поручил тому, кроме того, «почтительнейше донести и его высокопреподобию
отцу Паисию, что имеет до него он, Ракитин, некое дело, но такой важности, что и минуты не
смеет отложить для сообщения ему, за дерзость же свою земно просит простить его».
Потому у здешних теперь сбыту нет: кулачат Масловы —
отец с сыном, стотысячники: что положат, то и бери, а из здешних никто и не
смеет против них тягаться.
Но его мало слушали, и
отец Паисий с беспокойством
замечал это, несмотря на то, что даже и сам (если уж все вспоминать правдиво), хотя и возмущался слишком нетерпеливыми ожиданиями и находил в них легкомыслие и суету, но потаенно, про себя, в глубине души своей, ждал почти того же, чего и сии взволнованные, в чем сам себе не мог не сознаться.
В теснившейся в келье усопшего толпе
заметил он с отвращением душевным (за которое сам себя тут же и попрекнул) присутствие, например, Ракитина, или далекого гостя — обдорского инока, все еще пребывавшего в монастыре, и обоих их
отец Паисий вдруг почему-то счел подозрительными — хотя и не их одних можно было
заметить в этом же смысле.
Впрочем, благочиние наружно еще не нарушалось, и
отец Паисий твердо и раздельно, с лицом строгим, продолжал читать Евангелие в голос, как бы не
замечая совершавшегося, хотя давно уже
заметил нечто необычайное.
Замечу еще мельком, что хотя у нас в городе даже многие знали тогда про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых,
отца с сыном, предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало кто тогда понимал.
Даже задел плечом
отца Паисия и не
заметил того.
«Рассердились и обиделись, — подумал он, — ну и черт!» Когда же рассказал, как он решился наконец дать
отцу знак, что пришла Грушенька и чтобы тот отворил окно, то прокурор и следователь совсем не обратили внимание на слово «знак», как бы не поняв вовсе, какое значение имеет тут это слово, так что Митя это даже
заметил.
И он опять кивнул на пачки. Он двинулся было встать кликнуть в дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять оказался совсем засморканным, то взял со стола ту единственную лежавшую на нем толстую желтую книгу, которую
заметил, войдя, Иван, и придавил ею деньги. Название книги было: «Святого
отца нашего Исаака Сирина слова». Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
— Друг мой, —
заметил сентенциозно гость, — с носом все же лучше отойти, чем иногда совсем без носа, как недавно еще изрек один болящий маркиз (должно быть, специалист лечил) на исповеди своему духовному отцу-иезуиту.
Заметьте, он выдал документ, и существует письмо его, в котором он от остального почти отрекается и этими шестью тысячами препирание с
отцом по наследству оканчивает.
Затем на обвинение, что будто он разрешает молодому поколению убивать
отцов, Фетюкович с глубоким достоинством
заметил, что и возражать не станет.
— Будем помнить и лицо его, и платье его, и бедненькие сапожки его, и гробик его, и несчастного грешного
отца его, и о том, как он
смело один восстал на весь класс за него!