— Да нужно ли? — воскликнул, — да
надо ли? Ведь никто осужден не был, никого в каторгу из-за меня не сослали, слуга от болезни помер. А за кровь пролиянную я мучениями был наказан. Да и не поверят мне вовсе, никаким доказательствам моим не поверят. Надо ли объявлять, надо ли? За кровь пролитую я всю жизнь готов еще мучиться, только чтобы жену и детей не поразить. Будет ли справедливо их погубить с собою? Не ошибаемся ли мы? Где тут правда? Да и познают ли правду эту люди, оценят ли, почтут ли ее?
Неточные совпадения
— Ну не говорил
ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь
надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
Ведь коли Бог есть, существует, — ну, конечно, я тогда виноват и отвечу, а коли нет его вовсе-то, так
ли их еще
надо, твоих отцов-то?
— Черт возьми, если б я не оторвал его, пожалуй, он бы так и убил. Много
ли надо Езопу? — прошептал Иван Федорович Алеше.
Видишь
ли, брат, пусть эшафот, но
надо еще сперва выздороветь.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый
ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно
ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает,
надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».
— Достанет, достанет! — воскликнул Алеша, — Катерина Ивановна вам пришлет еще, сколько угодно, и знаете
ли, у меня тоже есть деньги, возьмите сколько вам
надо, как от брата, как от друга, потом отдадите…
— Алеша, а будете
ли вы мне подчиняться? Это тоже
надо заранее решить.
— Да, настоящим русским вопросы о том: есть
ли Бог и есть
ли бессмертие, или, как вот ты говоришь, вопросы с другого конца, — конечно, первые вопросы и прежде всего, да так и
надо, — проговорил Алеша, все с тою же тихою и испытующею улыбкой вглядываясь в брата.
— Одну, только одну еще картинку, и то из любопытства, очень уж характерная, и главное, только что прочел в одном из сборников наших древностей, в «Архиве», в «Старине», что
ли,
надо справиться, забыл даже, где и прочел.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их
надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь
ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Так
ли, так
ли надо ее понимать!
Душная палата, стучащая машина, весь Божий день работы, развратные слова и вино, вино, а то
ли надо душе такого малого еще дитяти?
«Вот только
надо бы поскорее узнать от Смердякова, не было
ли чего там вчера вечером, не приходила
ли она, чего доброго, к Федору Павловичу, ух!» — пронеслось в его голове.
Но ночь была темная, ворота у Федора Павловича крепкие,
надо опять стучать, с Федором же Павловичем знаком он был отдаленно — и вот он достучится, ему отворят, и вдруг там ничего не случилось, а насмешливый Федор Павлович пойдет завтра рассказывать по городу анекдот, как в полночь ломился к нему незнакомый чиновник Перхотин, чтоб узнать, не убил
ли его кто-нибудь.
— Да уж вы не насмехаетесь
ли надо мной? — спросил Митя, высокомерно глянув на допросчика, но тот не мигнул даже глазом. Митя судорожно повернулся, сел верхом на стул и размахнулся рукой...
Даже ямщику в дороге крикнул: „Знаешь
ли, что ты убийцу везешь!“ Но договорить все-таки ему нельзя было:
надо было попасть сперва в село Мокрое и уже там закончить поэму.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и
надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость
ли? // Вам тоже
надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
Такие сказы чудные // Посыпались… И диво
ли? // Ходить далеко за́ словом // Не
надо — всё прописано // На собственной спине.
—
Надо орудовать, — отвечал помощник градоначальника, — вот что! не пустить
ли, сударь, в народе слух, что оная шельма Анелька заместо храмов божиих костелы везде ставить велела?
«Откуда взял я это? Разумом, что
ли, дошел я до того, что
надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза,
надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали
ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл.
Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.