— А вы и не знали! — подмигнул ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. — А что, коль не скажу? От кого тогда узнать? Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо знало, да оно ведь вам не скажет. А фактик-то любопытный, черт знает что на нем можно соорудить, ха-ха! Утешьтесь, господа, открою, глупости у вас на уме. Не знаете вы, с кем
имеете дело! Вы имеете дело с таким подсудимым, который сам на себя показывает, во вред себе показывает! Да-с, ибо я рыцарь чести, а вы — нет!
Неточные совпадения
Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время
имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет
дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме маленький сын.
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить
дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не
имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Но Алеше уже и нечего было сообщать братии, ибо все уже всё знали: Ракитин, послав за ним монаха, поручил тому, кроме того, «почтительнейше донести и его высокопреподобию отцу Паисию, что
имеет до него он, Ракитин, некое
дело, но такой важности, что и минуты не смеет отложить для сообщения ему, за дерзость же свою земно просит простить его».
— Я
имею к вам одну большую просьбу, Алексей Федорович, — начала она, прямо обращаясь к Алеше по-видимому спокойным и ровным голосом, точно и в самом
деле ничего сейчас не случилось.
— Я и сам к вам
имею одно чрезвычайное
дело… — заметил Алеша, — и только не знаю, как мне начать.
Тебя предупреждали, — говорит он ему, — ты не
имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал
дело нам.
— Стой, подожди, годишься и ты, потому я тебе все приметы его сообщу, Горсткина-то, я с ним
дела уже давно
имею.
— Эх, одолжи отца, припомню! Без сердца вы все, вот что! Чего тебе
день али два? Куда ты теперь, в Венецию? Не развалится твоя Венеция в два-то
дня. Я Алешку послал бы, да ведь что Алешка в этих
делах? Я ведь единственно потому, что ты умный человек, разве я не вижу. Лесом не торгуешь, а глаз
имеешь. Тут только чтобы видеть: всерьез или нет человек говорит. Говорю, гляди на бороду: трясется бороденка — значит всерьез.
На заре
дней моих, еще малым ребенком,
имел я старшего брата, умершего юношей, на глазах моих, всего только семнадцати лет.
Петр Ильич, войдя к исправнику, был просто ошеломлен: он вдруг увидал, что там всё уже знают. Действительно, карты бросили, все стояли и рассуждали, и даже Николай Парфенович прибежал от барышень и
имел самый боевой и стремительный вид. Петра Ильича встретило ошеломляющее известие, что старик Федор Павлович действительно и в самом
деле убит в этот вечер в своем доме, убит и ограблен. Узналось же это только сейчас пред тем следующим образом.
Ему внушили, что платье его, как запачканное кровью, должно «примкнуть к собранию вещественных доказательств», оставить же его на нем они теперь «не
имеют даже и права… в видах того, чем может окончиться
дело».
— Решительно успокойтесь на этот счет, Дмитрий Федорович, — тотчас же и с видимою поспешностью ответил прокурор, — мы не
имеем пока никаких значительных мотивов хоть в чем-нибудь обеспокоить особу, которою вы так интересуетесь. В дальнейшем ходе
дела, надеюсь, окажется то же… Напротив, сделаем в этом смысле все, что только можно с нашей стороны. Будьте совершенно спокойны.
— В погреб надлежало и без того идти-с, в
день по нескольку даже раз-с, — не спеша протянул Смердяков. — Так точно год тому назад я с чердака полетел-с. Беспременно так, что падучую нельзя предсказать вперед
днем и часом, но предчувствие всегда можно
иметь.
— Несомненно имели-с и согласием своим мне это
дело молча тогда разрешили-с, — твердо поглядел Смердяков на Ивана. Он был очень слаб и говорил тихо и устало, но что-то внутреннее и затаенное поджигало его, у него, очевидно, было какое-то намерение. Иван это предчувствовал.
Замечу только, что с самых первых минут суда выступила ярко некоторая особая характерность этого «
дела», всеми замеченная, именно: необыкновенная сила обвинения сравнительно со средствами, какие
имела защита.
Он много и умно говорил про «аффект» и «манию» и выводил, что по всем собранным данным подсудимый пред своим арестом за несколько еще
дней находился в несомненном болезненном аффекте и если совершил преступление, то хотя и сознавая его, но почти невольно, совсем не
имея сил бороться с болезненным нравственным влечением, им овладевшим.
А при аресте, в Мокром, он именно кричал, — я это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным
делом всей своей жизни, что,
имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
Вообразите только, что он, этот характер, получив тогда эти деньги, да еще таким образом, чрез такой стыд, чрез такой позор, чрез последней степени унижение, — вообразите только, что он в тот же
день возмог будто бы отделить из них половину, зашить в ладонку и целый месяц потом
иметь твердость носить их у себя на шее, несмотря на все соблазны и чрезвычайные нужды!
Но обвинитель ни за что не хочет допустить, что он мог в тот же
день, в
день обвинения, отделить из полученных денег половину и зашить в ладонку: «не таков, дескать, это характер, не мог
иметь таких чувств».
На пятый
день после суда над Митей, очень рано утром, еще в девятом часу, пришел к Катерине Ивановне Алеша, чтоб сговориться окончательно о некотором важном для них обоих
деле и
имея, сверх того, к ней поручение.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни
днем, ни ночью покою не
имеет. Свое дитя хвалить дурно, а куда не бессчастна будет та, которую приведет Бог быть его женою.
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница!
Дела мои принудили меня жить несколько лет в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия
иметь о вас известии. Я теперь в Москве, прожив несколько лет в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Днем он, как муха, мелькал по городу, наблюдая, чтобы обыватели
имели бодрый и веселый вид; ночью — тушил пожары, делал фальшивые тревоги и вообще заставал врасплох.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и
имел в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван был «Органчиком». Это не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, запущенные его предместником. Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь
дней, как о том будет повествуемо ниже.
Глупов закипал. Не видя несколько
дней сряду градоначальника, граждане волновались и, нимало не стесняясь, обвиняли помощника градоначальника и старшего квартального в растрате казенного имущества. По городу безнаказанно бродили юродивые и блаженные и предсказывали народу всякие бедствия. Какой-то Мишка Возгрявый уверял, что он
имел ночью сонное видение, в котором явился к нему муж грозен и облаком пресветлым одеян.