Неточные совпадения
Услышав все
про Аделаиду Ивановну, которую, разумеется, помнил и когда-то даже заметил, и
узнав, что остался Митя, он, несмотря на все молодое негодование свое и презрение к Федору Павловичу, в это дело ввязался.
Тем не менее даже тогда, когда я уже
знал и
про это особенное обстоятельство, мне Иван Федорович все казался загадочным, а приезд его к нам все-таки необъяснимым.
Чистые в душе и сердце мальчики, почти еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и даже вслух
про такие вещи, картины и образы, о которых не всегда заговорят даже и солдаты, мало того, солдаты-то многого не
знают и не понимают из того, что уже знакомо в этом роде столь юным еще детям нашего интеллигентного и высшего общества.
— Сам не
знаю про какого. Не
знаю и не ведаю. Введен в обман, говорили. Слышал, и
знаете кто рассказал? А вот Петр Александрович Миусов, вот что за Дидерота сейчас рассердился, вот он-то и рассказал.
А тогда, получив эти шесть,
узнал я вдруг заведомо по одному письмецу от приятеля
про одну любопытнейшую вещь для себя, именно что подполковником нашим недовольны, что подозревают его не в порядке, одним словом, что враги его готовят ему закуску.
Про старика купца
знал, который теперь вдобавок и болен, расслаблен лежит, но ей куш все-таки оставит знатный.
— Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы…
про эти деньги
знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Аграфена Александровна, ангел мой! — крикнула она вдруг кому-то, смотря в другую комнату, — подите к нам, это милый человек, это Алеша, он
про наши дела все
знает, покажитесь ему!
— Я вас предупреждала, — говорила ей старшая тетка, — я вас удерживала от этого шага… вы слишком пылки… разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей не
знаете, а
про эту говорят, что она хуже всех… Нет, вы слишком своевольны!
Старик
знал про это сам и недружелюбно поглядел на входившего Алешу.
И если бы вы только поверили, что между ними теперь происходит, — то это ужасно, это, я вам скажу, надрыв, это ужасная сказка, которой поверить ни за что нельзя: оба губят себя неизвестно для чего, сами
знают про это и сами наслаждаются этим.
— Ну, довольно, Lise, я, может быть, в самом деле очень поспешно сказала
про бешеного мальчика, а ты уж сейчас и вывела. Катерина Ивановна только что
узнала, что вы пришли, Алексей Федорович, так и бросилась ко мне, она вас жаждет, жаждет.
— «Папа, переедем в другой город, в хороший, говорит, город, где
про нас и не
знают».
Я не
знаю, как вы, Lise, но я считаю
про себя, что у меня во многом мелкая душа.
— Ничего я
про ихнее пребывание не
знаю, да и
знать не желаю-с.
Знаю, что любишь, и тебе будет понятно, для чего я
про них одних хочу теперь говорить.
Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе: «Если хочешь
узнать, Сын ли ты Божий, то верзись вниз, ибо сказано
про того, что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и
узнаешь тогда, Сын ли ты Божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в Отца твоего», но ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз.
Мы
знаем иезуитов,
про них говорят дурно, но то ли они, что у тебя?
Замечу еще мельком, что хотя у нас в городе даже многие
знали тогда
про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых, отца с сыном, предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало кто тогда понимал.
—
Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали
про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло все это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика.
В сквернейшем расположении духа направился он прямо к себе домой и вдруг вспомнил
про Феню: «Э, черт, вот бы давеча расспросить ее, — подумал он в досаде, — все бы и
знал».
— Да нет, нет, это пан теперь правду сказал, — загорячился опять Калганов, точно бог
знает о чем шло дело. — Ведь он в Польше не был, как же он говорит
про Польшу? Ведь вы же не в Польше женились, ведь нет?
—
Знаете,
знаете, это он теперь уже вправду, это он теперь не лжет! — восклицал, обращаясь к Мите, Калганов. — И
знаете, он ведь два раза был женат — это он
про первую жену говорит — а вторая жена его,
знаете, сбежала и жива до сих пор,
знаете вы это?
— О да, да, непременно! — сжимал ее в объятиях Митя, — увезу тебя, улетим… О, всю жизнь за один год отдам сейчас, чтобы только
знать про эту кровь!
Прокурор скушал все пилюли, он лишь дрожал от нетерпения
узнать про новый факт.
— И
знали про эти знаки только покойный родитель ваш, вы и слуга Смердяков? И никто более? — еще раз осведомился Николай Парфенович.
— А ведь если
знал про эти знаки и Смердяков, а вы радикально отвергаете всякое на себя обвинение в смерти вашего родителя, то вот не он ли, простучав условленные знаки, заставил вашего отца отпереть себе, а затем и… совершил преступление?
— Но ведь и вы же
знали про конверт и о том, что он лежит под подушкой.
Знайте же, что я уже имел эту комбинацию сам, вот эту самую,
про которую вы сейчас говорили, прокурор!
— А почем я
знаю,
про какого? Теперь у них до вечера крику будет. Я люблю расшевелить дураков во всех слоях общества. Вот и еще стоит олух, вот этот мужик. Заметь себе, говорят: «Ничего нет глупее глупого француза», но и русская физиономия выдает себя. Ну не написано ль у этого на лице, что он дурак, вот у этого мужика, а?
— Во-первых, я и сам могу понимать, без научения, а во-вторых,
знайте, вот это же самое, что я вам сейчас толковал
про переведенных классиков, говорил вслух всему третьему классу сам преподаватель Колбасников…
— Ах, папа! Я ведь
знаю, что тебе новый доктор
про меня сказал… Я ведь видел! — воскликнул Илюша и опять крепко, изо всей силы прижал их обоих к себе, спрятав на плече у папы свое лицо.
— Да ведь он же
знал про «прежнего»-то?
—
Знаешь, Алешенька, давно я хотела тебе
про это сказать: хожу к нему каждый день и просто дивлюсь.
Про то же, что повсеместно по всей России уже прошла слава об ужасном процессе, Алеша
знал давно, и, Боже, какие дикие известия и корреспонденции успел он прочесть за эти два месяца среди других, верных, известий о своем брате, о Карамазовых вообще и даже о себе самом.
Это как новые суды открыли, так сейчас и
узнали про аффект.
А
узнала я
про это целых три дня спустя от Глафиры, так что это меня вдруг фрапировало.
— Я
знаю, что вы спешите в острог, — резко проговорила Лиза, — а вас два часа задержала мама, сейчас вам
про меня и
про Юлию рассказала.
— Да, да! Вы мою мысль сказали, любят, все любят и всегда любят, а не то что «минуты».
Знаете, в этом все как будто когда-то условились лгать и все с тех пор лгут. Все говорят, что ненавидят дурное, а
про себя все его любят.
—
Знаете, я
про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах.
— Это он, он! — подтвердил Митя нахмурившись, — это он! Эти корреспонденции… я ведь
знаю… то есть сколько низостей было уже написано,
про Грушу, например!.. И
про ту тоже,
про Катю… Гм!
А ведь она
знает, что я
про нее сказал тогда в Мокром, что она «великого гнева» женщина!
— Не
про него, к черту изверга! — исступленно завопил Иван. — Разве ты
знаешь, что он ко мне ходит? Как ты
узнал, говори!
— Кто он? Я не
знаю,
про кого ты говоришь, — пролепетал Алеша уже в испуге.
— Да разве я
знал тогда
про убийство? — вскричал наконец Иван Федорович и крепко стукнул кулаком по столу. — Что значит: «об чем ином прочем»? — говори, подлец!
Что ж, я бы мог вам и теперь сказать, что убивцы они… да не хочу я теперь пред вами лгать, потому… потому что если вы действительно, как сам вижу, не понимали ничего доселева и не притворялись предо мной, чтоб явную вину свою на меня же в глаза свалить, то все же вы виновны во всем-с, ибо
про убивство вы знали-с и мне убить поручили-с, а сами, все знамши, уехали.
— Послушай, — начал он Ивану Федоровичу, — ты извини, я только чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб
узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не
узнав, верно забыл…
— Позволь, позволь, я тебя уличу: давеча у фонаря, когда ты вскинулся на Алешу и закричал ему: «Ты от него
узнал! Почему ты
узнал, что он ко мне ходит?» Это ведь ты
про меня вспоминал. Стало быть, одно маленькое мгновеньице ведь верил же, верил, что я действительно есмь, — мягко засмеялся джентльмен.
— Это он говорит, он, а он это
знает: «Ты идешь совершить подвиг добродетели, а в добродетель-то и не веришь — вот что тебя злит и мучит, вот отчего ты такой мстительный». Это он мне
про меня говорил, а он
знает, что говорит…
Это он
про меня говорит, и вдруг говорит: «А
знаешь, тебе хочется, чтоб они тебя похвалили: преступник, дескать, убийца, но какие у него великодушные чувства, брата спасти захотел и признался!» Вот это так уж ложь, Алеша! — вскричал вдруг Иван, засверкав глазами.