Неточные совпадения
Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то потому только, что
в то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к
свету любви души его.
Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что
в то время она одна поразила его и представила ему разом весь идеал исхода рвавшейся из мрака к
свету души его.
— Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего
в поминанье, снеси
в церковь, да и помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, — говорит Степанида Ильинишна, — как есть верно, многократно испытано». Да только я сумлеваюсь…
Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?
Душу Божьего творенья
Радость вечная поит,
Тайной силою броженья
Кубок жизни пламенит;
Травку выманила к
свету,
В солнцы хаос развила
И
в пространствах, звездочету
Неподвластных, разлила.
Только
в этот раз (я тогда узнал все это совершенно случайно от подростка, слюнявого сынишки Трифонова, сына и наследника, развратнейшего мальчишки, какого
свет производил),
в этот раз, говорю, Трифонов, возвратясь с ярмарки, ничего не возвратил.
— Ничего-с.
Свет создал Господь Бог
в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день. Откуда же свет-то сиял
в первый день?
Но Смердяков не прочел и десяти страниц из Смарагдова, показалось скучно. Так и закрылся опять шкаф с книгами. Вскорости Марфа и Григорий доложили Федору Павловичу, что
в Смердякове мало-помалу проявилась вдруг ужасная какая-то брезгливость: сидит за супом, возьмет ложку и ищет-ищет
в супе, нагибается, высматривает, почерпнет ложку и подымет на
свет.
Чистоплотный юноша никогда не отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось то же самое: подымет, бывало, кусок на вилке на
свет, рассматривает точно
в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится
в рот отправить.
Да и сам Бог вседержитель с татарина если и будет спрашивать, когда тот помрет, то, полагаю, каким-нибудь самым малым наказанием (так как нельзя же совсем не наказать его), рассудив, что ведь неповинен же он
в том, если от поганых родителей поганым на
свет произошел.
И без того уж знаю, что царствия небесного
в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на том
свете ждет), для чего же я еще сверх того и безо всякой уже пользы кожу с себя дам содрать?
И однако же, несмотря на то, было столько
света в лице ее, столько веры
в будущее.
Сердце его загорелось любовью, и он горько упрекнул себя, что мог на мгновение там,
в городе, даже забыть о том, кого оставил
в монастыре на одре смерти и кого чтил выше всех на
свете.
Я, милейший Алексей Федорович, как можно дольше на
свете намерен прожить, было бы вам это известно, а потому мне каждая копейка нужна, и чем дольше буду жить, тем она будет нужнее, — продолжал он, похаживая по комнате из угла
в угол, держа руки по карманам своего широкого, засаленного, из желтой летней коломянки, пальто.
Если
в суд его позовешь, так подведу так, что всему
свету публично обнаружится, что бил он тебя за твое же мошенничество, тогда самого тебя под суд упекут».
— Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с. Рассудите сами: кто же на
свете в рифму говорит? И если бы мы стали все
в рифму говорить, хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с? Стихи не дело, Марья Кондратьевна.
С другой стороны, Иван Федорович чем
свет сегодня послали меня к ним на квартиру
в ихнюю Озерную улицу, без письма-с, с тем чтобы Дмитрий Федорович на словах непременно пришли
в здешний трактир-с на площади, чтобы вместе обедать.
«А, это ты, — оглядел его генерал, — взять его!» Взяли его, взяли у матери, всю ночь просидел
в кутузке, наутро чем
свет выезжает генерал во всем параде на охоту, сел на коня, кругом него приживальщики, собаки, псари, ловчие, все на конях.
Солнце любви горит
в его сердце, лучи
Света, Просвещения и Силы текут из очей его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью.
— Я, брат, уезжая, думал, что имею на всем
свете хоть тебя, — с неожиданным чувством проговорил вдруг Иван, — а теперь вижу, что и
в твоем сердце мне нет места, мой милый отшельник. От формулы «все позволено» я не отрекусь, ну и что же, за это ты от меня отречешься, да, да?
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил
свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не
в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем другого.
Мучили его тоже разные странные и почти неожиданные совсем желания, например: уж после полночи ему вдруг настоятельно и нестерпимо захотелось сойти вниз, отпереть дверь, пройти во флигель и избить Смердякова, но спросили бы вы за что, и сам он решительно не сумел бы изложить ни одной причины
в точности, кроме той разве, что стал ему этот лакей ненавистен как самый тяжкий обидчик, какого только можно приискать на
свете.
— «Мама, — отвечает ей, — не плачь, жизнь есть рай, и все мы
в раю, да не хотим знать того, а если бы захотели узнать, завтра же и стал бы на всем
свете рай».
— «Не жилец он на
свете, ваш сын, — промолвил доктор матушке, когда провожала она его до крыльца, — он от болезни впадает
в помешательство».
— Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет был во аде. Пострадать хочу. Приму страдание и жить начну. Неправдой
свет пройдешь, да назад не воротишься. Теперь не только ближнего моего, но и детей моих любить не смею. Господи, да ведь поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое, и не осудят меня! Господь не
в силе, а
в правде.
И даже если ты и светил, но увидишь, что не спасаются люди даже и при
свете твоем, то пребудь тверд и не усомнись
в силе
света небесного; верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся.
Когда еще до
свету положили уготованное к погребению тело старца во гроб и вынесли его
в первую, бывшую приемную комнату, то возник было между находившимися у гроба вопрос: надо ли отворить
в комнате окна?
Зала эта,
в которой ждал Митя, была огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу комната,
в два
света, с хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя огромными хрустальными люстрами
в чехлах.
Весь столь противный ему профиль старика, весь отвисший кадык его, нос крючком, улыбающийся
в сладостном ожидании, губы его, все это ярко было освещено косым
светом лампы слева из комнаты.
Две младшие дочери,
в храмовой праздник али отправляясь куда
в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и во всякий день, подымались чем
свет и с березовыми вениками
в руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.
Григорий же лепетал тихо и бессвязно: «Убил… отца убил… чего кричишь, дура… беги, зови…» Но Марфа Игнатьевна не унималась и все кричала и вдруг, завидев, что у барина отворено окно и
в окне
свет, побежала к нему и начала звать Федора Павловича.
Но это он, это он; это несомненно он убил, это мне теперь ясно как
свет, — восклицал все более и более
в исступлении Митя, бессвязно повторяясь, горячась и ожесточаясь.
Кроме того, особенно записали, со слов Андрея, о разговоре его с Митей дорогой насчет того, «куда, дескать, я, Дмитрий Федорович, попаду: на небо аль
в ад, и простят ли мне на том
свете аль нет?» «Психолог» Ипполит Кириллович выслушал все это с тонкою улыбкой и кончил тем, что и это показание о том, куда Дмитрий Федорович попадет, порекомендовал «приобщить к делу».
— А и я с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю жизнь с тобой иду, — раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки. И вот загорелось все сердце его и устремилось к какому-то
свету, и хочется ему жить и жить, идти и идти
в какой-то путь, к новому зовущему
свету, и скорее, скорее, теперь же, сейчас!
А Калганов забежал
в сени, сел
в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил
в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он
в горьком унынии, почти
в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему
в ту минуту на
свете. «Стоит ли, стоит ли!» — восклицал огорченный юноша.
— Ни за что не подымется, ни за что, — победоносно и справедливо гордясь, прокричал Коля, — хоть весь
свет кричи, а вот я крикну, и
в один миг вскочит! Иси, Перезвон!
— Вот что я тебе могу твердо объявить, Грушенька, — сказал, вставая с места, Алеша, — первое то, что он тебя любит, любит более всех на
свете, и одну тебя,
в этом ты мне верь.
— Вы ужасно сердитесь, что я не про святое говорю. Я не хочу быть святою. Что сделают на том
свете за самый большой грех? Вам это должно быть
в точности известно.
Можно возродить и воскресить
в этом каторжном человеке замершее сердце, можно ухаживать за ним годы и выбить наконец из вертепа на
свет уже душу высокую, страдальческое сознание, возродить ангела, воскресить героя!
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома,
в котором квартировала Катерина Ивановна.
В окнах был
свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека,
в котором, поравнявшись, узнал брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
—
В обыкновенных случаях жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, —
в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по закону, и все перестали бить-с, ну, а
в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и на всем
свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и
в отличительном случае тогда не посмели-с.
Увидав направо
в домишке
свет, подошел, постучался
в ставни и откликнувшегося мещанина, которому принадлежал домишко, попросил помочь ему дотащить мужика
в частный дом, обещая тут же дать за то три рубля.
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший
свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни
в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы
в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы попасть к вам на землю, предстояло еще перелететь пространство… конечно, это один только миг, но ведь и луч
света от солнца идет целых восемь минут, а тут, представь, во фраке и
в открытом жилете.
— То-то и есть, что не имею свидетелей. Собака Смердяков не пришлет с того
света вам показание…
в пакете. Вам бы все пакетов, довольно и одного. Нет у меня свидетелей… Кроме только разве одного, — задумчиво усмехнулся он.
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот
в этой комнате, откуда
свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно
в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас
в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих,
в каком он был состоянии духа,
в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова
в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
Есть души, которые
в ограниченности своей обвиняют весь
свет.
В руки ему вложили цветов, да и весь гроб был уже убран снаружи и снутри цветами, присланными чем
свет от Лизы Хохлаковой.
— Я вас серьезно прошу, Карташов, не вмешиваться более с вашими глупостями, особенно когда с вами не говорят и не хотят даже знать, есть ли вы на
свете, — раздражительно отрезал
в его сторону Коля. Мальчик так и вспыхнул, но ответить ничего не осмелился. Между тем все тихонько брели по тропинке, и вдруг Смуров воскликнул...