Цитаты со словом «твоё»
А посему, — молвил святой, — и ты радуйся, жено, а не плачь, и
твой младенец теперь у Господа в сонме ангелов его пребывает».
Посему знай и ты, мать, что и
твой младенец наверно теперь предстоит пред престолом Господним, и радуется, и веселится, и о тебе Бога молит.
И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек
твой — есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает.
И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы
твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
А младенчика
твоего помяну за упокой, как звали-то?
Помяну, мать, помяну и печаль
твою на молитве вспомяну и супруга твоего за здравие помяну.
Увидит оттуда
твой мальчик, что бросила ты его отца, и заплачет по вас; зачем же ты блаженство-то его нарушаешь?
— Пойду, родной, по
твоему слову пойду.
Это великий грех, колдовству подобно, только по незнанию
твоему лишь прощается.
А ты лучше помоли царицу небесную, скорую заступницу и помощницу, о здоровье его, да чтоб и тебя простила за неправильное размышление
твое.
И вот что я тебе еще скажу, Прохоровна: или сам он к тебе вскоре обратно прибудет, сынок
твой, или наверно письмо пришлет.
Жив
твой сынок, говорю тебе.
Веруй, что Бог тебя любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом
твоим и во грехе твоем любит.
И если больной, язвы которого ты обмываешь, не ответит тебе тотчас же благодарностью, а, напротив, станет тебя же мучить капризами, не ценя и не замечая
твоего человеколюбивого служения, станет кричать на тебя, грубо требовать, даже жаловаться какому-нибудь начальству (как и часто случается с очень страдающими) — что тогда?
Продолжится
твоя любовь или нет?
Есть у старых лгунов, всю жизнь свою проактерствовавших, минуты, когда они до того зарисуются, что уже воистину дрожат и плачут от волнения, несмотря на то, что даже в это самое мгновение (или секунду только спустя) могли бы сами шепнуть себе: «Ведь ты лжешь, старый бесстыдник, ведь ты актер и теперь, несмотря на весь
твой „святой“ гнев и „святую“ минуту гнева».
Не здесь
твое место пока.
— А вот земной-то поклон
твоему братцу Дмитрию Федоровичу. Да еще как лбом-то стукнулся!
Случится она между
твоими братцами и твоим богатеньким батюшкой.
Так и
твой старец: праведника палкой вон, а убийце в ноги поклон.
Ничего я бы тут не видел, если бы Дмитрия Федоровича, брата
твоего, вдруг сегодня не понял всего как есть, разом и вдруг, всего как он есть.
Если уж и ты сладострастника в себе заключаешь, то что же брат
твой Иван, единоутробный?
Брат
твой Иван теперь богословские статейки пока в шутку по какому-то глупейшему неизвестному расчету печатает, будучи сам атеистом, и в подлости этой сам сознается — брат твой этот, Иван.
А этого брат
твой Иван и ждет, тут он и в малине: и Катерину Ивановну приобретет, по которой сохнет, да и шестьдесят ее тысяч приданого тяпнет.
— Нет, я и не думал думать, что ты пошляк. Ты умен, но… оставь, это я сдуру усмехнулся. Я понимаю, что ты можешь разгорячиться, Миша. По
твоему увлечению я догадался, что ты сам неравнодушен к Катерине Ивановне, я, брат, это давно подозревал, а потому и не любишь брата Ивана. Ты к нему ревнуешь?
— Верю, потому что ты сказал, но черт вас возьми опять-таки с
твоим братом Иваном! Не поймете вы никто, что его и без Катерины Ивановны можно весьма не любить. И за что я его стану любить, черт возьми! Ведь удостоивает же он меня сам ругать. Почему же я его не имею права ругать?
Конец карьеры моей, по толкованию
твоего братца, в том, что оттенок социализма не помешает мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их при случае в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки, до тех пор, пока не выстрою капитальный дом в Петербурге, с тем чтобы перевесть в него и редакцию, а в остальные этажи напустить жильцов.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец
твой бегал шутом по чужим столам да при милости на кухне числился. Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
А насчет родства, так скорей
твой братец али даже сам батюшка навяжет ее тебе, а не мне, в родню.
Вот и батюшка
твой, и Иван Федорович за ним.
Да и батюшка
твой кричит и руками махает, верно бранится.
— Алексей! — крикнул ему издали отец, завидев его, — сегодня же переезжай ко мне совсем, и подушку и тюфяк тащи, и чтобы
твоего духу здесь не пахло.
— Ну не говорил ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат,
твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай на облучок, фон Зон!..
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую», как говорит
твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!) люблю только одного тебя!
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и
твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови
твоей бури родит.
— Это ты оттого, что я покраснел, — вдруг заметил Алеша. — Я не от
твоих речей покраснел и не за твои дела, а за то, что я то же самое, что и ты.
— Молчи, Алеша, молчи, милый, хочется мне ручку
твою поцеловать, так, из умиления.
— А когда они прибудут,
твои три тысячи? Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а надо непременно, непременно, чтобы ты сегодня уже ей откланялся, с деньгами или без денег, потому что я дальше тянуть не могу, дело на такой точке стало. Завтра уже поздно, поздно. Я тебя к отцу пошлю.
— Нет, нет, я только теперь перекрещу тебя, вот так, садись. Ну, теперь тебе удовольствие будет, и именно на
твою тему. Насмеешься. У нас валаамова ослица заговорила, да как говорит-то, как говорит!
— На
твою тему, на твою тему! — радостно хихикал он, усаживая Алешу слушать.
— Червонца стоит
твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай, дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени Бог мало дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
Алешка, не сердись, что я
твоего игумена давеча разобидел.
Ведь коли Бог есть, существует, — ну, конечно, я тогда виноват и отвечу, а коли нет его вовсе-то, так ли их еще надо,
твоих отцов-то?
Нет, ты не веришь, потому я вижу по
твоим глазам.
— И верю, что веришь и искренно говоришь. Искренно смотришь и искренно говоришь. А Иван нет. Иван высокомерен… А все-таки я бы с
твоим монастырьком покончил. Взять бы всю эту мистику да разом по всей русской земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить. А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
— Ба! А ведь, пожалуй, ты прав. Ах, я ослица, — вскинулся вдруг Федор Павлович, слегка ударив себя по лбу. — Ну, так пусть стоит
твой монастырек, Алешка, коли так. А мы, умные люди, будем в тепле сидеть да коньячком пользоваться. Знаешь ли, Иван, что это самим Богом должно быть непременно нарочно так устроено? Иван, говори: есть Бог или нет? Стой: наверно говори, серьезно говори! Чего опять смеешься?
— Люби. (Федор Павлович сильно хмелел.) Слушай, Алеша, я старцу
твоему давеча грубость сделал. Но я был в волнении. А ведь в старце этом есть остроумие, как ты думаешь, Иван?
— Что ты глядишь на меня? Какие
твои глаза? Твои глаза глядят на меня и говорят мне: «Пьяная ты харя». Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза… Ты себе на уме приехал. Вот Алешка смотрит, и глаза его сияют. Не презирает меня Алеша. Алексей, не люби Ивана…
Постой… слушай, Алешка, я
твою мать-покойницу всегда удивлял, только в другом выходило роде.
Цитаты из русской классики со словом «твоё»
Ассоциации к слову «твоё»
Предложения со словом «твой»
- Наверное, это необычно, когда лучший и худший день твоей жизни разделяет всего месяц, особенно учитывая, что мне тогда было всего десять.
- Ведь бывает часто и так, что, например, мама интересуется твоими делами, а тебе или некогда, или почему-то неудобно с ней поговорить.
- Смею тебя уверить, что от меня, брата твоей матери, ты не можешь встретить ничего, кроме любви и уважения.
- (все предложения)
Значение слова «твой»
ТВОЙ, -его́, м.; твоя́, -е́й, ж.; твоё, -его́, ср.; мн. твои́, -и́х. 1. Мест. притяжат. к ты. Твой отец. Твой дом. Твое пальто. Твоя очередь. Твое мнение. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ТВОЙ
Афоризмы русских писателей со словом «твой»
Дополнительно