Нам не случилось до сих пор
упомянуть о его наружности. Это был человек большого роста, белый, сытый, как говорит простонародье, почти жирный, с белокурыми жидкими волосами, лет тридцати трех и, пожалуй, даже с красивыми чертами лица. Он вышел в отставку полковником, и если бы дослужился до генерала, то в генеральском чине был бы еще внушительнее и очень может быть, что вышел бы хорошим боевым генералом.
Неточные совпадения
Только два раза во всю свою жизнь сказала она ему: «Я вам этого никогда не забуду!» Случай с бароном был уже второй случай; но и первый случай в свою очередь так характерен и, кажется, так много означал в судьбе Степана Трофимовича, что я решаюсь и
о нем
упомянуть.
Я промолчал, но слова эти на многое намекали. После того целых пять дней мы ни слова не
упоминали о Липутине; мне ясно было, что Степан Трофимович очень жалел
о том, что обнаружил предо мною такие подозрения и проговорился.
Я кстати
упомянул и
о разговоре моем с Кирилловым и прибавил, что Кириллов, может быть, сумасшедший.
Конечно, тоже из себя выйдя, ты
упомянула о каком-то анониме.
— Нет, это было нечто высшее чудачества и, уверяю вас, нечто даже святое! Человек гордый и рано оскорбленный, дошедший до той «насмешливости»,
о которой вы так метко
упомянули, — одним словом, принц Гарри, как великолепно сравнил тогда Степан Трофимович и что было бы совершенно верно, если б он не походил еще более на Гамлета, по крайней мере по моему взгляду.
Прежде всего
упомяну, что в последние две-три минуты Лизаветой Николаевной овладело какое-то новое движение; она быстро шепталась
о чем-то с мама и с наклонившимся к ней Маврикием Николаевичем. Лицо ее было тревожно, но в то же время выражало решимость. Наконец встала с места, видимо торопясь уехать и торопя мама, которую начал приподымать с кресел Маврикий Николаевич. Но, видно, не суждено им было уехать, не досмотрев всего до конца.
Были и другие разговоры, но не общие, а частные, редкие и почти закрытые, чрезвычайно странные и
о существовании которых я
упоминаю лишь для предупреждения читателей, единственно ввиду дальнейших событий моего рассказа.
Повторю, эти слухи только мелькнули и исчезли бесследно, до времени, при первом появлении Николая Всеволодовича; но замечу, что причиной многих слухов было отчасти несколько кратких, но злобных слов, неясно и отрывисто произнесенных в клубе недавно возвратившимся из Петербурга отставным капитаном гвардии Артемием Павловичем Гагановым, весьма крупным помещиком нашей губернии и уезда, столичным светским человеком и сыном покойного Павла Павловича Гаганова, того самого почтенного старшины, с которым Николай Всеволодович имел, четыре с лишком года тому назад, то необычайное по своей грубости и внезапности столкновение,
о котором я уже
упоминал прежде, в начале моего рассказа.
Кто-то
упомянул о Варваре Петровне, начавшей уже второй день выезжать «после болезни», и не собственно
о ней, а
о превосходном подборе ее каретной серой четверни, собственного ставрогинского завода.
Тут главное состояло в том, что «новый человек», кроме того что оказался «несомненным дворянином», был вдобавок и богатейшим землевладельцем губернии, а стало быть, не мог не явиться подмогой и деятелем. Я, впрочем,
упоминал и прежде вскользь
о настроении наших землевладельцев.
А что касается до каких-то чудесных швейцарских приключений и Лизаветы Николаевны, то даже дамы перестали
о них
упоминать.
— Ах, избавьте меня от вашего Блюма и никогда не смейте
о нем
упоминать!
Если б у него было пятьдесят тысяч франков, то он уплыл бы, может быть, на Маркизские острова, как тот «кадет»,
о котором
упоминает с таким веселым юмором господин Герцен в одном из своих сочинений.
Был, не знаю для чего, и сын нашего городского головы, тот самый скверный мальчишка, истаскавшийся не по летам и
о котором я уже
упоминал, рассказывая историю маленькой поручицы.
Я не
упомянул о Шатове: он расположился тут же в заднем углу стола, несколько выдвинув из ряду свой стул, смотрел в землю, мрачно молчал, от чаю и хлеба отказался и всё время не выпускал из рук свой картуз, как бы желая тем заявить, что он не гость, а пришел по делу, и когда захочет, встанет и уйдет.
Я же потому, собственно,
упоминаю об этой несуществовавшей Авдотье Петровне, что со Степаном Трофимовичем чуть-чуть не случилось того же, что и с нею (в случае, если б та существовала в действительности); даже, может быть, с него-то как-нибудь и взялся весь этот нелепый слух
о Тарапыгиной, то есть просто в дальнейшем развитии сплетни взяли да и переделали его в какую-то Тарапыгину.
Упомяну еще, кстати, что Варвара Петровна, приняв у себя гостей, возвратилась вместе с ними в город (в одной коляске с Юлией Михайловной), с целью участвовать непременно в последнем заседании комитета
о завтрашнем празднике.
О шуме и речах в городе в этот вечер не
упоминаю.
Что до дам и девиц, то давешние расчеты Петра Степановича (теперь уже очевидно коварные) оказались в высшей степени неправильными: съехалось чрезвычайно мало; на четырех мужчин вряд ли приходилась одна дама, да и какие дамы! «Какие-то» жены полковых обер-офицеров, разная почтамтская и чиновничья мелюзга, три лекарши с дочерьми, две-три помещицы из бедненьких, семь дочерей и одна племянница того секретаря,
о котором я как-то
упоминал выше, купчихи, — того ли ожидала Юлия Михайловна?
Холерина перешла, таким образом, в другой припадок, истерического самоосуждения. Я уже
упоминал об этих припадках, говоря
о письмах его к Варваре Петровне. Он вспомнил вдруг
о Lise,
о вчерашней встрече утром: «Это было так ужасно и — тут, наверно, было несчастье, а я не спросил, не узнал! Я думал только
о себе!
О, что с нею, не знаете ли вы, что с нею?» — умолял он Софью Матвеевну.
Право, не знаю,
о ком бы еще
упомянуть, чтобы не забыть кого. Маврикий Николаевич куда-то совсем уехал. Старуха Дроздова впала в детство… Впрочем, остается рассказать еще одну очень мрачную историю. Ограничусь лишь фактами.
Неточные совпадения
Выше я
упомянул, что у градоначальников, кроме прав, имеются еще и обязанности."Обязанности!" —
о, сколь горькое это для многих градоначальников слово!
Еще во времена Бородавкина летописец
упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу
о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
О личности Двоекурова «Глуповский летописец»
упоминает три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в конце отчета
о смутном времени и в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Даже летописец не без иронии
упоминает об этом обстоятельстве:"Много лет выводил он (Двоекуров) хитроумное сие здание, а
о том не догадался, что строит на песце".
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз
упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.