Неточные совпадения
Затем, выдержав своего друга весь день без ответа, встречалась с ним
как ни в чем
не бывало, будто ровно ничего вчера особенного
не случилось.
На другой день она встретилась со своим другом
как ни в чем
не бывало; о случившемся никогда
не поминала.
Так
как она никогда ни разу потом
не намекала ему на происшедшее и всё пошло
как ни в чем
не бывало, то он всю жизнь наклонен был к мысли, что всё это была одна галлюцинация пред болезнию, тем более что в ту же ночь он и вправду заболел на целых две недели, что, кстати, прекратило и свидания в беседке.
— О, почему бы совсем
не быть этому послезавтра, этому воскресенью! — воскликнул он вдруг, но уже в совершенном отчаянии, — почему бы
не быть хоть одной этой неделе без воскресенья — si le miracle existe? [если чудеса
бывают (фр.).] Ну что бы стоило провидению вычеркнуть из календаря хоть одно воскресенье, ну хоть для того, чтобы доказать атеисту свое могущество, et que tout soit dit! [и пусть всё будет кончено (фр.).] О,
как я любил ee! двадцать лет, все двадцать лет, и никогда-то она
не понимала меня!
— Виновата я, должно быть, пред нимв чем-нибудь очень большом, — прибавила она вдруг
как бы про себя, — вот
не знаю только, в чем виновата, вся в этом беда моя ввек. Всегда-то, всегда, все эти пять лет, я боялась день и ночь, что пред ним в чем-то я виновата. Молюсь я,
бывало, молюсь и всё думаю про вину мою великую пред ним. Ан вот и вышло, что правда была.
— И котлетку, и кофею, и вина прикажите еще прибавить, я проголодался, — отвечал Петр Степанович, с спокойным вниманием рассматривая костюм хозяина. Господин Кармазинов был в какой-то домашней куцавеечке на вате, вроде
как бы жакеточки, с перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что вовсе и
не шло к его довольно сытенькому брюшку и к плотно округленным частям начала его ног; но вкусы
бывают различны. На коленях его был развернут до полу шерстяной клетчатый плед, хотя в комнате было тепло.
Разумеется, кончилось
не так ладно; но то худо, что с него-то и началось. Давно уже началось шарканье, сморканье, кашель и всё то, что
бывает, когда на литературном чтении литератор, кто бы он ни был, держит публику более двадцати минут. Но гениальный писатель ничего этого
не замечал. Он продолжал сюсюкать и мямлить, знать
не зная публики, так что все стали приходить в недоумение.
Как вдруг в задних рядах послышался одинокий, но громкий голос...
— Ах да, — вспомнил он вдруг,
как бы отрываясь с усилием и только на миг от какой-то увлекавшей его идеи, — да… старуха… Жена или старуха? Постойте: и жена и старуха, так? Помню; ходил; старуха придет, только
не сейчас. Берите подушку. Еще что? Да… Постойте,
бывают с вами, Шатов, минуты вечной гармонии?
Бывают сильные моменты испуга, например когда человек вдруг закричит
не своим голосом, а каким-то таким,
какого и предположить в нем нельзя было раньше, и это
бывает иногда даже очень страшно.
— Вас увидав, обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись,
как бы одни-одинешеньки… Никогда, кажись,
не выезжали одни-с?
Пастух под тенью спал, надеяся на псов, // Приметя то, змея из-под кустов // Ползёт к нему, вон высунувши жало; // И Пастуха на свете бы не стало: // Но сжаляся над ним, Комар, что было сил, // Сонливца укусил. // Проснувшися, Пастух змею убил; // Но прежде Комара спросонья так хватил, // Что бедного его
как не бывало.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его
бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват ни душою, ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так,
как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам
не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался,
каким еще никогда
не бывал.
Осип, слуга, таков,
как обыкновенно
бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
— А счастье наше — в хлебушке: // Я дома в Белоруссии // С мякиною, с кострикою // Ячменный хлеб жевал; //
Бывало, вопишь голосом, //
Как роженица корчишься, //
Как схватит животы. // А ныне, милость Божия! — // Досыта у Губонина // Дают ржаного хлебушка, // Жую —
не нажуюсь! —
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так
не терзало мое сердце,
как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен,
как если случалось из рук вырвать добычь от порока.