Неточные совпадения
Бог знает
как тут судить, но вероятнее, что ничего и не начиналось в сердце Варвары Петровны такого, что могло бы оправдать вполне подозрения Степана Трофимовича.
«Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? — говаривал он иногда, — я в
бога верую, mais distinguons, [но надо различать (фр.).] я верую,
как в существо, себя лишь во мне сознающее.
Доискались, что он живет в какой-то странной компании, связался с каким-то отребьем петербургского населения, с какими-то бессапожными чиновниками, отставными военными, благородно просящими милостыню, пьяницами, посещает их грязные семейства, дни и ночи проводит в темных трущобах и
бог знает в
каких закоулках, опустился, оборвался и что, стало быть, это ему нравится.
О господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашем городе, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора
бог знает
какой будущей «социальной гармонии», упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил
как в свое собственное существование.
«
Бог знает
как эти люди делаются!» — думал Nicolas в недоумении, припоминая иногда неожиданного фурьериста.
Бог знает
как установились подобные отношения.
Да чего уж тут: вот только будь эта mademoiselle Лебядкина, которую секут кнутьями, не сумасшедшая и не кривоногая, так, ей-богу, подумал бы, что она-то и есть жертва страстей нашего генерала и что от этого самого и пострадал капитан Лебядкин «в своем фамильном достоинстве»,
как он сам выражается.
— Почему мне в этакие минуты всегда становится грустно, разгадайте, ученый человек? Я всю жизнь думала, что и
бог знает
как буду рада, когда вас увижу, и всё припомню, и вот совсем
как будто не рада, несмотря на то что вас люблю… Ах, боже, у него висит мой портрет! Дайте сюда, я его помню, помню!
–…До перемены земли и человека физически. Будет
богом человек и переменится физически. И мир переменится, и дела переменятся, и мысли, и все чувства.
Как вы думаете, переменится тогда человек физически?
— Вы думаете? — улыбнулся он с некоторым удивлением. — Почему же? Нет, я… я не знаю, — смешался он вдруг, — не знаю,
как у других, и я так чувствую, что не могу,
как всякий. Всякий думает и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня
бог всю жизнь мучил, — заключил он вдруг с удивительною экспансивностью.
— А вот же вам в наказание и ничего не скажу дальше! А ведь
как бы вам хотелось услышать? Уж одно то, что этот дуралей теперь не простой капитан, а помещик нашей губернии, да еще довольно значительный, потому что Николай Всеволодович ему всё свое поместье, бывшие свои двести душ на днях продали, и вот же вам
бог, не лгу! сейчас узнал, но зато из наивернейшего источника. Ну, а теперь дощупывайтесь-ка сами; больше ничего не скажу; до свиданья-с!
Я простил ей ее хохот, я видел, с
каким лицом она слушала, и се Maurice… я бы не желал быть в его теперешней роли, brave homme tout de même, но несколько застенчив; впрочем,
бог с ним…
— Но, однако ж, переплывать океан на эмигрантском пароходе, в неизвестную землю, хотя бы и с целью «узнать личным опытом» и т. д. — в этом, ей-богу, есть
как будто какая-то великодушная твердость… Да
как же вы оттуда выбрались?
— Ну, да
бог с тобой, не рядясь садил, — махнул рукой ванька и поглядел на нее,
как бы думая: «Да и грех тебя обижать-то»; затем, сунув за пазуху кожаный кошель, тронул лошадь и укатил, напутствуемый насмешками близ стоявших извозчиков.
Один
бог знает глубину сердец, но полагаю, что Варвара Петровна даже с некоторым удовольствием приостановилась теперь в самых соборных вратах, зная, что мимо должна сейчас же пройти губернаторша, а затем и все, и «пусть сама увидит,
как мне всё равно, что бы она там ни подумала и что бы ни сострила еще насчет тщеславия моей благотворительности.
—
Бог ты мой, что такое! — возопила Прасковья Ивановна, бессильно сплеснув руками. Но Лиза не ответила и
как бы даже не слышала; она села в прежний угол и опять стала смотреть куда-то в воздух.
Именно: говорили иные, хмуря брови и
бог знает на
каком основании, что Николай Всеволодович имеет какое-то особенное дело в нашей губернии, что он чрез графа К. вошел в Петербурге в какие-то высшие отношения, что он даже, может быть, служит и чуть ли не снабжен от кого-то какими-то поручениями.
— Что ж, и с
богом,
как в этих случаях говорится, делу не повредит (видите, я не сказал: нашему делу, вы словцо нашене любите), а я… а я что ж, я к вашим услугам, сами знаете.
Один седой бурбон капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так,
как бы сам с собой: «Если
бога нет, то
какой же я после того капитан?» Взял фуражку, развел руки и вышел.
— Если бы вы узнали, что вы в
бога веруете, то вы бы и веровали; но так
как вы еще не знаете, что вы в
бога веруете, то вы и не веруете, — усмехнулся Николай Всеволодович.
— Знаете ли вы, — начал он почти грозно, принагнувшись вперед на стуле, сверкая взглядом и подняв перст правой руки вверх пред собою (очевидно, не примечая этого сам), — знаете ли вы, кто теперь на всей земле единственный народ-«богоносец», грядущий обновить и спасти мир именем нового
бога и кому единому даны ключи жизни и нового слова… Знаете ли вы, кто этот народ и
как ему имя?
«Искание
бога» —
как называю я всего проще.
Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание
бога,
бога своего, непременно собственного, и вера в него
как в единого истинного.
— Ваше же подлое выражение, — злобно засмеялся Шатов, усаживаясь опять, — «чтобы сделать соус из зайца, надо зайца, чтобы уверовать в
бога, надо
бога», это вы в Петербурге, говорят, приговаривали,
как Ноздрев, который хотел поймать зайца за задние ноги.
— Вы атеист, потому что вы барич, последний барич. Вы потеряли различие зла и добра, потому что перестали свой народ узнавать. Идет новое поколение, прямо из сердца народного, и не узнаете его вовсе ни вы, ни Верховенские, сын и отец, ни я, потому что я тоже барич, я, сын вашего крепостного лакея Пашки… Слушайте, добудьте
бога трудом; вся суть в этом, или исчезнете,
как подлая плесень; трудом добудьте.
—
Бога трудом?
Каким трудом?
— Вы полагаете, что
бога можно добыть трудом, и именно мужицким? — переговорил он, подумав,
как будто действительно встретил что-то новое и серьезное, что стоило обдумать.
А там прошлого года чуть не захватили,
как я пятидесятирублевые французской подделки Короваеву передал; да, слава
богу, Короваев
как раз пьяный в пруду утонул к тому времени, и меня не успели изобличить.
— Да
как завел меня туда господь, — продолжал он, — эх, благодать небесная, думаю! По сиротству моему произошло это дело, так
как в нашей судьбе совсем нельзя без вспомоществования. И вот, верьте
богу, сударь, себе в убыток, наказал господь за грехи: за махальницу, да за хлопотницу, да за дьяконов чересседельник всего только двенадцать рублев приобрел. Николая Угодника подбородник, чистый серебряный, задаром пошел: симилёровый, говорят.
Постоянно стояла толпа, хоть не
бог знает
какая, но все-таки человек во сто.
— О,
какое извержение чужих слов! Так уж и до нового устройства дошло? Несчастная, помоги вам
бог!
И Ивана Филипповича
бога Саваофа видели,
как он в колеснице на небо вознесся пред людьми, «собственными» глазами видели.
— О боже,
как могло всё это сделаться! Но ради
бога, говорите точнее, Степан Трофимович, ведь это сон, что вы рассказываете!
— Я, ей-богу, никак не думал, — скорчился он, тотчас же начиная лгать и прикидываться несчастным, — стишки только что сейчас принесли, я и подумал, что
как веселая шутка…
[да простит вас
бог, мой друг, и да хранит он вас (фр.).] Ho я всегда замечал в вас зачатки порядочности, и вы, может быть, еще одумаетесь, — après le temps [со временем (фр.).] разумеется,
как и все мы, русские люди.
— Нет, уж обойдитесь как-нибудь без прав; не завершайте низость вашего предположения глупостью. Вам сегодня не удается. Кстати, уж не боитесь ли вы и светского мнения и что вас за это «столько счастья» осудят? О, коли так, ради
бога не тревожьте себя. Вы ни в чем тут не причина и никому не в ответе. Когда я отворяла вчера вашу дверь, вы даже не знали, кто это входит. Тут именно одна моя фантазия,
как вы сейчас выразились, и более ничего. Вы можете всем смело и победоносно смотреть в глаза.
— Николай Всеволодович, скажите
как пред
богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю,
как божьему, и на край света за вами пойду, о, пойду! Пойду
как собачка…
— Фу, черт,
какую ложь натащит на себя человек! — так и затрясся Петр Степанович. — Ей-богу бы убить! Подлинно она плюнуть на вас должна была!..
Какая вы «ладья», старая вы, дырявая дровяная барка на слом!.. Ну хоть из злобы, хоть из злобы теперь вам очнуться! Э-эх! Ведь уж всё бы вам равно, коли сами себе пулю в лоб просите?
— Ах,
бог мой, простите, понимаю, меня только ошеломило… Но я понимаю, понимаю. Но… но — неужели Арина Прохоровна придет? Вы сказали сейчас, что она пошла? Знаете, ведь это неправда. Видите, видите, видите,
как вы говорите неправду на каждом шагу.
Шатов то плакал,
как маленький мальчик, то говорил
бог знает что, дико, чадно, вдохновенно; целовал у ней руки; она слушала с упоением, может быть и не понимая, но ласково перебирала ослабевшею рукой его волосы, приглаживала их, любовалась ими.
Он говорил ей о Кириллове, о том,
как теперь они жить начнут, «вновь и навсегда», о существовании
бога, о том, что все хороши…
— Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив
бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте? Это так,
как бедный получил наследство и испугался и не смеет подойти к мешку, почитая себя малосильным владеть. Я хочу заявить своеволие. Пусть один, но сделаю.
Я не понимаю,
как мог до сих пор атеист знать, что нет
бога, и не убить себя тотчас же?
— О, ради
бога, n’en parlons plus, parce que cela me fait mal, [не будем больше говорить об этом, потому что меня это огорчает (фр.).] о,
как вы добры!
— Мое бессмертие уже потому необходимо, что
бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и
как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил его и обрадовался любви моей — возможно ли, чтоб он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть
бог, то и я бессмертен! Voilà ma profession de foi. [Вот мой символ веры (фр.).]