— О да. Есть такая точка, где он перестает быть шутом и обращается в… полупомешанного. Попрошу вас припомнить одно собственное выражение ваше: «Знаете ли, как может быть силен один человек?» Пожалуйста, не смейтесь, он очень в состоянии спустить курок. Они уверены, что я тоже шпион. Все они, от неуменья
вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве.
Неточные совпадения
— Да мне еще Петр Степанович в Швейцарии именно на вас указал, что вы можете
вести типографию и знакомы с
делом. Даже записку хотел от себя к вам дать, да я забыла.
Николай Всеволодович
вел тогда в Петербурге жизнь, так сказать, насмешливую, — другим словом не могу определить ее, потому что в разочарование этот человек не впадет, а
делом он и сам тогда пренебрегал заниматься.
Прошло восемь
дней. Теперь, когда уже всё прошло и я пишу хронику, мы уже знаем, в чем
дело; но тогда мы еще ничего не знали, и естественно, что нам представлялись странными разные вещи. По крайней мере мы со Степаном Трофимовичем в первое время заперлись и с испугом наблюдали издали. Я-то кой-куда еще выходил и по-прежнему приносил ему разные
вести, без чего он и пробыть не мог.
Но Лебядкин, вместе с сестрицей, на другой же
день пропал без
вести; в доме Филиппова его не оказалось, он переехал неизвестно куда и точно сгинул.
Тоже и без
вестей пробыть не мог во всё время; но лишь только я, оставляя факты? переходил к сути
дела и высказывал какие-нибудь предположения, то он тотчас же начинал махать на меня руками, чтоб я перестал.
Это была глупейшая
повесть о дураке, втянувшемся не в свое
дело и почти не понимавшем его важности до самой последней минуты, за пьянством и за гульбой.
Он тотчас же узнал от Алексея Егоровича, что Варвара Петровна, весьма довольная выездом Николая Всеволодовича — первым выездом после восьми
дней болезни — верхом на прогулку,
велела заложить карету и отправилась одна, «по примеру прежних
дней, подышать чистым воздухом, ибо восемь
дней, как уже забыли, что означает дышать чистым воздухом».
Никому и в голову не придет подозревать из нас кого-нибудь, особенно если вы сами сумеете
повести себя; так что главное
дело все-таки зависит от вас же и от полного убеждения, в котором, надеюсь, вы утвердитесь завтра же.
Толкаченко, арестованный где-то в уезде,
дней десять спустя после своего бегства,
ведет себя несравненно учтивее, не лжет, не виляет, говорит всё, что знает, себя не оправдывает, винится со всею скромностию, но тоже наклонен покраснобайничать; много и с охотою говорит, а когда
дело дойдет до знания народа и революционных (?) его элементов, то даже позирует и жаждет эффекта.
— Благодарим, — отвечал старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками
вести дело? — сказал он. — Раззор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет
повести дело, так в этом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
В доме, внизу, было устроено вроде домашней конторы, и один чиновник
вел дела, счеты и книги, а вместе с тем и управлял домом.
Неточные совпадения
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни
день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог
весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А наша полоса!
На радости целуются, // Друг дружке обещаются // Вперед не драться зря, // А с толком
дело спорное // По разуму, по-божески, // На чести
повести — // В домишки не ворочаться, // Не видеться ни с женами, // Ни с малыми ребятами, // Ни с стариками старыми, // Покуда
делу спорному // Решенья не найдут, // Покуда не доведают // Как ни на есть доподлинно: // Кому живется счастливо, // Вольготно на Руси?
Грустилов присутствовал на костюмированном балу (в то время у глуповцев была каждый
день масленица), когда
весть о бедствии, угрожавшем Глупову, дошла до него.
В таком положении были
дела, когда мужественных страдальцев
повели к раскату. На улице их встретила предводимая Клемантинкою толпа, посреди которой недреманным оком [«Недреманное око», или «недремлющее око» — в дан — ном случае подразумевается жандармское отделение.] бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников немедленно освободили.
Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия
вели войны во имя картофеля. Но самое важное
дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.