Неточные совпадения
Само собою разумеется, что подобные возгласы по поводу Торцова о
том, что человека благородит, не могли повести к здравому и беспристрастному рассмотрению
дела. Они только дали критике противного направления справедливый повод прийти в благородное негодование и воскликнуть в свою очередь о Любиме Торцове...
Два года спустя
тот же критик предположил целый ряд статей «О комедиях Островского и о их значении в литературе и на «сцене» («Москв.», 1855 г., № 3), но остановился на первой статье, да и в
той выказал более претензий и широких замашек, нежели настоящего
дела.
В «Современнике» было в свое время выставлено дикое безобразие этой статьи, проповедующей, что жена должна с готовностью подставлять спину бьющему ее пьяному мужу, и восхваляющей Островского за
то, что он будто бы
разделяет эти мысли и умел рельефно их выразить….
И точно как после кошмара, даже
те, которые, по-видимому, успели уже освободиться от самодурного гнета и успели возвратить себе чувство и сознание, — и
те все еще не могут найтись хорошенько в своем новом положении и, не поняв ни настоящей образованности, ни своего призвания, не умеют удержать и своих прав, не решаются и приняться за
дело, а возвращаются опять к
той же покорности судьбе или к темным сделкам с ложью и самодурством.
Вот его собственное определение: «
То ли
дело купец хороший, гладкий да румяный, — вот как я.
Вследствие такого порядка
дел все находятся в осадном положении, все хлопочут о
том, как бы только спасти себя от опасности и обмануть бдительность врага.
То же самое и с Рисположенским, пьяным приказным, занимающимся кляузами и делающим кое-что по
делам Большова: Самсон Силыч подсмеивается над
тем, как его из суда выгнали, и очень сурово решает, что его надобно бы в Камчатку сослать.
В том-то и
дело, что наша жизнь вовсе не способствует выработке каких-нибудь убеждений, а если у кого они и заведутся,
то не дает применять их.
Что же касается до
тех из обитателей «темного царства», которые имели силу и привычку к
делу, так они все с самого первого шага вступали на такую дорожку, которая никак уж не могла привести к чистым нравственным убеждениям.
Именно, — не о
том теперь речь: Большова занимаем не суд на втором пришествии, который еще когда-то будет, а предстоящие хлопоты по
делу.
У него нет и разбойнической решимости отказаться от всякой уплаты и бросить все это
дело Большова на произвол судьбы, с
тем, чтобы решиться на новые похождения, с новыми хлопотами и риском; нет и умного расчета, отличающего мошенников высокого полета и заставляющего их брать из всякой спекуляции хоть что-нибудь, только бы покончить
дело.
Если я на своем веку имел разговор с тремя образованными барышнями,
то от двух из них уж, конечно, слышал я повторение известного монолога Липочки: «
То ли
дело отличаться с военными!
Но
дело в
том, что с уничтожением его не исчезает самодурство.
Но беда в
том, что под влиянием самодурства самые честные люди мельчают и истомляются в рабской бездеятельности, а
делом занимаются только люди, в которых собственно человечные стороны характера наименее развиты.
В темный быт Русаковых он внес луч постороннего света, сгладил и уравнял некоторые грубые черты; но и в этом смягченном видет если всмотреться внимательнее, — сущность
дела осталась
та же.
Дошел он до них грубо эмпирически, сопоставляя факты, но ничем их не осмысливая, потому что мысль его связана в
то же время самым упорным, фаталистическим понятием о судьбе, распоряжающейся человеческими
делами.
Авдотья Максимовна в течение всей пьесы находится в сильнейшей ажитации, бессмысленной и пустой, если хотите, но
тем не менее возбуждающей в нас не смех, а сострадание: бедная девушка в самом
деле не виновата, что ее лишили всякой нравственной опоры внутри себя и воспитали только к
тому, чтобы век ходить ей на привязи.
В самом
деле, — и «как ты смеешь?», и «я тебя растил и лелеял», и «ты дура», и «нет тебе моего благословения» — все это градом сыплется на бедную девушку и доводит ее до
того, что даже в ее слабой и покорной душе вдруг подымается кроткий протест, выражающийся невольным, бессознательным переломом прежнего чувства: отцовский приказ идти за Бородкина возбудил в ней отвращение к нему.
Главное
дело в
том, чтоб он был добросовестен и не искажал фактов жизни в пользу своих воззрений: тогда истинный смысл фактов сам собою выкажется в произведении, хотя, разумеется, и не с такою яркостью, как в
том случае, когда художнической работе помогает и сила отвлеченной мысли…
По натуре своей он добр и честен, его мысли и
дела направлены ко благу, оттого в семье его мы не видим
тех ужасов угнетения, какие встречаем в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
Он остановился на
том положении
дел, которое уже существует, и не хочет допустить даже мысли о
том, что это положение может или должно измениться.
Если разговор прекратился, возобновляйте его на другой и на третий
день, не возвращаясь назад, а начиная с
того, на чем остановились вчера, — и будьте уверены, что ваше
дело будет выиграно.
Этими словами Коршунов совершенно портит свое
дело: он употребил именно
ту форму, которой самодурство никак не может переносить и которая сама опять-таки есть не что иное, как нелепое порождение самодурства.
И если один из спорящих чего-нибудь добивается от другого,
то, разумеется, победителем останется
тот, от которого добиваются: ему ведь тут и труда никакого не нужно: стоит только не дать, и
дело с концом.
Разница только в размерах, а сущность
дела та же самая в словах Торцова.
Но тут приходит Иванов, узнавший, между
тем все
дело, приносит деньги, взятые Аграфеной Платоновнои, и просит назад расписку.
Парню уж давно за двадцать, смыслом его природа не обидела: по фабрике отцовской он лучше всех
дело понимает, вперед знает, что требуется, кроме
того и к наукам имеет наклонность, и искусства любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать — парень совершеннолетний, добрый и неглупый; возрос он до
того, что уж и жениться собирается…
Да уж не
то, что в этаком
деле, — прибавляет он, — и в другом-то в чем воли не дают.
Кроме
того, самодурство, при
разделе благ всякого рода, постоянно, по своему обычаю, обижает их, пользуясь само львиной долей, а им ничего не оставляя.
Не будь этого чувства, т. е. прими угнетенная сторона в самом
деле то убеждение, что никакого порядка, никакого закона нет и не нужно, тогда бы и пошло все иначе.
Но для
того чтоб успешнее достигнуть общей цели, т. е. увеличить сумму общего блага, люди принимают известный образ действий и гарантируют его какими-нибудь постановлениями, воспрещающими самовольную помеху общему
делу с чьей бы
то ни было стороны.
Дело в
том, что Петр Ильич пьянствует, тиранит жену, бросает ее, заводит любовницу, а когда она, узнав об этом обстоятельстве, хочет уйти от него к своим родителям, общий суд добрых стариков признает ее же виновною…
Хоть
день, да мой, думаю, — а там что будет,
то будет, ничего я и знать не хочу»…
Но теперь
дела представляются в таком виде: материальные блага нужны всякому человеку, но они уже захвачены самодурами, так что слабая, угнетенная сторона, находящаяся под их влиянием, должна и в этом зависеть от самодурной милости какого-нибудь Торцова или Уланбековой; можно бы от них потребовать
того, чем они владеют не по праву; но чувство законности запрещает нарушать должное уважение к ним…
Да и не этому ли отвержению, — не отчуждению ли от мрака самодурных
дел, кишащих в нашей среде общественной, надо приписать и
то, что она так отрадно сияет перед нами благородством и ясностью своего сердца?..