Неточные совпадения
Следовательно, художник должен — или в полной неприкосновенности сохранить свой простой, младенчески непосредственный взгляд на весь мир, или (так как это совершенно невозможно в жизни) спасаться
от односторонности возможным расширением своего взгляда, посредством усвоения
себе тех общих понятий, которые выработаны людьми рассуждающими.
Конечно, обвинения его в том, что он проповедует отречение
от свободной воли, идиотское смирение, покорность и т. д., должны быть приписаны всего более недогадливости критиков; но все-таки, значит, и сам автор недостаточно оградил
себя от подобных обвинений.
Но художническое чутье автора дало ему понять, что его Петр, приходящий в
себя от колокольного звона, не есть представитель широкой русской натуры, забубённой головы, а довольно мелкий трактирный гуляка.
И точно как после кошмара, даже те, которые, по-видимому, успели уже освободиться
от самодурного гнета и успели возвратить
себе чувство и сознание, — и те все еще не могут найтись хорошенько в своем новом положении и, не поняв ни настоящей образованности, ни своего призвания, не умеют удержать и своих прав, не решаются и приняться за дело, а возвращаются опять к той же покорности судьбе или к темным сделкам с ложью и самодурством.
Вследствие такого порядка дел все находятся в осадном положении, все хлопочут о том, как бы только спасти
себя от опасности и обмануть бдительность врага.
Но у тюремщика остались ключи
от ворот острога: надо их еще вытребовать, и потому Подхалюзин, чувствуя
себя уже не в тюрьме, но зная, что он еще и не совсем на свободе, беспрестанно переходит
от самодовольной радости к беспокойству и мешает наглость с раболепством.
А там начинаются хитрости, как бы обмануть бдительность неприятелей и спастись
от них; а ежели и это удастся, придумываются неприязненные действия против них, частию в отмщение, частию же для ограждения
себя от новой опасности.
Следуя внушениям этого эгоизма, и Большов задумывает свое банкротство. И его эгоизм еще имеет для
себя извинение в этом случае: он не только видел, как другие наживаются банкротством, но и сам потерпел некоторое расстройство в делах, именно
от несостоятельности многих должников своих. Он с горечью говорит об этом Подхалюзину...
Но она заметна и в Большове, который, даже решаясь на такой шаг, как злостное банкротство, не только старается свалить с
себя хлопоты, но просто сам не знает, что он делает, отступается
от своей выгоды и даже отказывается
от своей воли в этом деле, сваливая все на судьбу.
Человек, потерпевший
от собственного злостного банкротства, не находит в этом обстоятельстве другого нравственного урока, кроме сентенции, что «не нужно гнаться за большим, чтобы своего не потерять!» И через минуту к этой сентенции он прибавляет сожаление, что не умел ловко обделать дельце, приводит пословицу: «Сама
себя раба бьет, коль не чисто жнет».
Бесправное, оно подрывает доверие к праву; темное и ложное в своей основе, оно гонит прочь всякий луч истины; бессмысленное и капризное, оно убивает здравый смысл и всякую способость к разумной, целесообразной деятельности; грубое и гнетущее, оно разрушает все связи любви и доверенности, уничтожает даже доверие к самому
себе и отучает
от честной, открытой деятельности.
Он видит перед
собой своего хозяина-самодура, который ничего не делает, пьет, ест и прохлаждается в свое удовольствие, ни
от кого ругательств не слышит, а, напротив, сам всех ругает невозбранно, — и в этом гаденьком лице он видит идеал счастия и высоты, достижимых для человека.
Между тем нравственное развитие идет своим путем, логически неизбежным при таком положении: Подхалюзин, находя, что личные стремления его принимаются всеми враждебно, мало-помалу приходит к убеждению, что действительно личность его, как и личность всякого другого, должна быть в антагонизме со всем окружающим и что, следовательно, чем более он отнимет
от других, тем полнее удовлетворит
себя.
И только бы ему достичь возможности осуществить свой идеал: он в самом деле не замедлит заставить других так же бояться, подличать, фальшивить и страдать
от него, как боялся, подличал, фальшивил и страдал сам он, пока не обеспечил
себе право на самодурство…
Если он ставит в зависимости один
от другого несколько фактов, а по рассмотрению критики окажется, что эти факты никогда в такой зависимости не бывают, а зависят совершенно
от других причин, — опять очевидно само
собой, что автор неверно понял связь изображаемых им явлений.
Самая любовь ее к отцу, парализуемая страхом, неполна, неразумна и неоткровенна, так что дочка втихомолку
от отца, напитывается понятиями своей тетушки, пожилой девы, бывшей в ученье на Кузнецком мосту, и затем с ее голоса уверяет
себя, что влюблена в молодого прощелыгу, отставного гусара, на днях приехавшего в их город.
Но самодурство и этого чувства не может оставить свободным
от своего гнета: в его свободном и естественном развитии оно чувствует какую-то опасность для
себя и потому старается убить прежде всего то, что служит его основанием — личность.
То, что надо было девушке дать средства оградить
себя от соблазна.
Он умел уберечь ее
от всего, что дает человеку средства беречь самого
себя, и оттого-то он так плохо уберег ее.
На этом основании, только услышавши
от Аграфены Платоновны, что теперь пойдет «дело по делу, а суд по форме», он чешет
себе затылок и говорит: «По форме?
Но я не считаю
себя преступным против чувства законности, ежели я совсем отказываюсь
от условия (которое, надо заметить, по самой своей сущности не может в этом случае быть срочным), добровольно лишаясь его выгод и за то не принимая на
себя его обязанностей.
Но я не поступаю в военную службу или выхожу из нее и, отказываясь таким образом
от военной формы и
от надежды быть генералом, считаю
себя свободным
от обязательства — прикладывать руку к козырьку при встрече со всяким офицером.
Но обязанность воспитателя, — продолжает потом педагогика, — состоит в том, чтобы как можно скорее сделать
себя ненужным для ребенка, приучивши его понимать нравственный закон в его истинной сущности, независимо
от авторитета воспитателя.
Она мечтает о семейном счастии с любимым человеком, заботится о том, чтоб
себя «облагородить», так, чтобы никому не стыдно было взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести
себя скромно, удаляется
от молодого барина, сына Уланбековой, и даже удивляется на московских барышень, что они очень бойки в своих разговорах про кавалеров да про гвардейцев.
(Плачет) Что в том проку-то, что живу я честно, что берегу
себя не только
от слова какого, а и
от взгляду-то?..
Правда, тяжело нам дышать под мертвящим давлением самодурства, бушующего в разных видах,
от первой до последней страницы Островского; но и окончивши чтение, и отложивши книгу в сторону, и вышедши из театра после представления одной из пьес Островского, — разве мы не видим наяву вокруг
себя бесчисленного множества тех же Брусковых, Торцовых, Уланбековых, Вышневских, разве не чувствуем мы на
себе их мертвящего дыхания?..