Неточные совпадения
Так или почти так рассуждал
режиссер цирка, провожая глазами публику, теснившуюся у выхода. Когда двери на площадь были заперты, он направился через залу к конюшням.
Проходя между барьером и первым рядом кресел,
режиссер мог различить сквозь мрак только арену цирка, обозначавшуюся круглым мутно-желтоватым пятном; остальное все: опустевшие ряды кресел, амфитеатр, верхние галереи — уходило в темноту, местами неопределенно чернея, местами пропадая в туманной мгле, крепко пропитанной кисло-сладким запахом конюшни, аммиака, сырого песку и опилок.
При виде вошедшего
режиссера он попятился, быстро отвернулся и сделал несколько шагов к уборным; но
режиссер поспешил остановить его.
— Эдвардс, погодите минутку; успеете еще раздеться! — сказал
режиссер, внимательно поглядывая на клоуна, который остановился, но, по-видимому, неохотно это сделал. — Подождите, прошу вас; мне надо только переговорить с фрау Браун… Где мадам Браун? Позовите ее сюда… А, фрау Браун! — воскликнул
режиссер, обратясь к маленькой хромой, уже немолодой женщине, в салопе, также немолодых лет, и шляпке, еще старше салопа.
— Фрау Браун, — торопливо заговорил
режиссер, бросая снова испытующий взгляд на клоуна Эдвардса, — господин директор недоволен сегодня вами — или, все равно, вашей дочерью; — очень недоволен!.. Ваша дочь сегодня три раза упала и третий раз так неловко, что перепугала публику!
— Но, господин
режиссер, бог свидетель, во всем виновата лошадь; она постоянно сбивается с такта; когда Мальхен прыгнула в обруч, — лошадь опять переменила ногу и Мальхен упала… вот все видели, все то же скажут…
Все видели — это правда; но все молчали. Молчала также виновница этого объяснения; она ловила случай, когда
режиссер не смотрел на нее, и робко на него поглядывала.
— Дело известное, всегда в таких случаях лошадь виновата, — сказал
режиссер. — Ваша дочь будет, однако ж, на ней ездить сегодня вечером.
— Будет работать, сударыня! Должна работать!.. — раздраженно проговорил
режиссер. — Вас нет в расписании — это правда, — подхватил он, указывая на писаный лист бумаги, привешенный к стене над доскою, усыпанной мелом и служащей артистам для обтирания подошв перед выходом на арену, — но это все равно; жонглер Линд внезапно захворал, ваша дочь займет его номер.
Отрезав таким образом,
режиссер повернулся к ней спиною. Но прежде чем подойти к Эдвардсу, он снова обвел его испытующим взглядом.
Притупленный вид и вообще вся фигура клоуна, с его бабочками на спине и на груди, не предвещали на опытный глаз ничего хорошего; они ясно указывали
режиссеру, что Эдвардс вступил в период тоски, после чего он вдруг начинал пить мертвую; и тогда уже прощай все расчеты на клоуна — расчеты самые основательные, если принять во внимание, что Эдвардс был в труппе первым сюжетом, первым любимцем публики, первым потешником, изобретавшим чуть ли не каждое представление что-нибудь новое, заставлявшее зрителей смеяться до упаду и хлопать до неистовства.
Прислушиваясь к первым взрывам аплодисментов, крикам «браво!», звукам оркестра, — он постепенно как бы оживал, воодушевлялся, и стоило
режиссеру крикнуть: «Клоуны, вперед!..» — он стремительно вылетал на арену, опережая товарищей; и уже с этой минуты, посреди взрывов хохота и восторженных «браво!» неумолкаемо раздавались его плаксивые возгласы, и быстро, до ослепления, кувыркалось его тело, сливаясь при свете газа в одно круговое непрерывное сверкание…
Понятно теперь, отчего
режиссер, следивший еще с начала Масленицы за возраставшим унынием клоуна, поглядывал на него с таким беспокойством. Подойдя к нему и бережно взяв его под руку, он отвел его в сторону.
— Нам невозможно, однако ж, от него теперь отказаться; он на афишке; некем заменить до воскресенья; два дня пускай еще поработает; там может отдохнуть, — сказал
режиссер.
— Вы бы только выдержали, Эдвардс! Вы бы только нас не оставили! — живо и даже с нежностью в голосе подхватил
режиссер, принимаясь снова раскачивать руку Эдвардса.
Но клоун Эдвардс, очевидно, не в нормальном состоянии. Он не в силах выдержать до воскресенья обещания, данного
режиссеру, не в силах бороться против тоски, им овладевшей, его настойчиво опять тянет в уборную, к столу, где едва виднеется почти опорожненный графин водки. Он выпрямляется, потряхивает головою и отходит от мальчика нетвердыми шагами. Облик его постепенно затушевывается окружающею темнотою, пропадает, наконец, вовсе — и снова все вокруг охватывается мраком и тишиною…
Неточные совпадения
Я был с Сенатором в французском театре: проиграла увертюра и раз, и два — занавесь не подымалась; передние ряды, желая показать, что они знают свой Париж, начали шуметь, как там шумят задние. На авансцену вышел какой-то
режиссер, поклонился направо, поклонился налево, поклонился прямо и сказал:
— Мы просим всего снисхождения публики; нас постигло страшное несчастие, наш товарищ Далес, — и у
режиссера действительно голос перервался слезами, — найден у себя в комнате мертвым от угара.
И он перечислил с десяток пьес, которые, судя по афишам, принадлежали перу одного известного
режиссера, прославившегося обилием переделок иностранных пьес. Его я знал и считал, что он автор этих пьес.
— Как же вы переделывали и что? Откуда же
режиссер брал столько пьес для переделки? — спросил я.
— Да ведь он же
режиссер. Ну, пришлют ему пьесу для постановки в театре, а он сейчас же за мной. Прихожу к нему тайком в кабинет. Двери позатворяет, слышу — в гостиной знакомые голоса, товарищи по сцене там, а я, как краденый. Двери кабинета на ключ. Подает пьесу — только что с почты — и говорит: