Неточные совпадения
С трудом поворотив
на подушке тяжелую голову, Фома увидал маленького
черного человечка, он, сидя за столом, быстро царапал пером по
бумаге, одобрительно встряхивал круглой головой, вертел ею во все стороны, передергивал плечами и весь — всем своим маленьким телом, одетым лишь в подштанники и ночную рубаху, — неустанно двигался
на стуле, точно ему было горячо сидеть, а встать он не мог почему-то.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да зачем же?.. А впрочем, тут и
чернила, только
бумаги — не знаю… Разве
на этом счете?
Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в
бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос
на нем был
черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными
бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач, автор широко в свое время популярной книги «Искусство продления человеческой жизни».] вензель из волос в
черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы;
на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с остатками курчавых волос
на блестящем черепе, с добродушным, мягким лицом; подняв глаза от листка
бумаги, он взглянул
на Марину, улыбнулся и пошевелил губами,
черные глаза его неподвижно остановились
на лице Марины.
Он ожидал увидеть глаза
черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра, выше головы его,
на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого человека в орденах,
на столе, прижимая
бумаги Клима, — толстая книга Сенкевича «Огнем и мечом».