Горький укор, ядовитое презрение выразились на
лице старика. С шумом оттолкнув от стола свое кресло, он вскочил с него и, заложив руки за спину, мелкими шагами стал бегать по комнате, потряхивая головой и что-то говоря про себя злым, свистящим шепотом… Любовь, бледная от волнения и обиды, чувствуя себя глупой и беспомощной пред ним, вслушивалась в его шепот, и сердце ее трепетно билось.
Неточные совпадения
Голос
старика прерывался, худое
лицо было строго, от одежд его пахло ладаном.
Голос
старика странно задребезжал и заскрипел. Его
лицо перекосилось, губы растянулись в большую гримасу и дрожали, морщины съежились, и по ним из маленьких глаз текли слезы, мелкие и частые. Он был так трогательно жалок и не похож сам на себя, что Фома остановился, прижал его к себе с нежностью сильного и тревожно крикнул...
От смеха морщины
старика дрожали, каждую секунду изменяя выражение
лица; сухие и тонкие губы его прыгали, растягивались и обнажали черные обломки зубов, а рыжая бородка точно огнем пылала, и звук смеха был похож на визг ржавых петель.
Коридорный, маленький человек с бледным, стертым
лицом, внес самовар и быстро, мелкими шагами убежал из номера.
Старик разбирал на подоконнике какие-то узелки и говорил, не глядя на Фому...
И, произнося раздельно и утвердительно слова свои,
старик Ананий четырежды стукнул пальцем по столу.
Лицо его сияло злым торжеством, грудь высоко вздымалась, серебряные волосы бороды шевелились на ней. Фоме жутко стало слушать его речи, в них звучала непоколебимая вера, и сила веры этой смущала Фому. Он уже забыл все то, что знал о
старике и во что еще недавно верил как в правду.
Фома смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тот
старик, что недавно еще говорил словами прозорливца речи о дьяволе… И
лицо и глаза у него тогда другие были, — а теперь он смотрел жестко, безжалостно, и на щеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, если не заплатить ему в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму протестом векселей…
Глаза
старика блестели раздраженно и злобно, губы презрительно кривились, и морщины темного
лица вздрагивали.
Старик долго не отвечал дочери, задумчиво барабаня пальцами по столу и рассматривая свое
лицо, отраженное в ярко начищенной меди самовара. Потом, подняв голову, он прищурил глаза и внушительно, с азартом сказал...
Его поклон доставил Маякину, должно быть, большое удовольствие, —
старик как-то весь извился, затопал ногами, и
лицо его осветилось ядовитой улыбкой.
После ссоры с Фомой Маякин вернулся к себе угрюмо-задумчивым. Глазки его блестели сухо, и весь он выпрямился, как туго натянутая струна. Морщины болезненно съежились,
лицо как будто стало еще меньше и темней, и когда Любовь увидала его таким — ей показалось, что он серьезно болен. Молчаливый
старик нервно метался по комнате, бросая дочери в ответ на ее вопросы сухие, краткие слова, и, наконец, прямо крикнул ей...
И
старик, за минуту пред тем упавший духом до жалоб, в тоске метавшийся по комнате, как мышь в мышеловке, теперь с озабоченным
лицом, спокойно и твердо снова подошел к столу, тщательно уставил около него свое кресло и сел, говоря...
Старик замолчал, прочитал про себя послание сына, положил его на стол и, высоко подняв брови, с удивленным
лицом молча прошелся по комнате. Потом снова прочитал письмо, задумчиво постукал пальцами по столу и изрек...
Старик старался говорить спокойно, с пренебрежительной усмешкой, но усмешка не выходила на
лице у него, морщины возбужденно вздрагивали, и глазки сверкали как-то особенно.
— Надо мне идти к
старику!.. — сморщив
лицо, сказал Фома.
Тарас задумался и помолчал.
Старик взглянул на его грустное
лицо.
Ошеломленный буйным натиском, Фома растерялся, не зная, что сказать
старику в ответ на его шумную похвальбу. Он видел, что Тарас, спокойно покуривая свою сигару, смотрит на отца и углы его губ вздрагивают от улыбки.
Лицо у него снисходительно-довольное, и вся фигура барски гордая. Он как бы забавлялся радостью
старика…
И снова, точно испуганный и отрезвленный какой-то мыслью,
старик уставился в
лицо сына испытующими глазами. А через несколько минут обстоятельные, но краткие ответы Тараса опять возбудили в нем шумную радость. Фома все слушал и присматривался, смирно посиживая в своем углу.
— Я приведу Петра Ипполитовича, — встала Анна Андреевна. Удовольствие засияло в лице ее: судя по тому, что я так ласков к старику, она обрадовалась. Но лишь только она вышла, вдруг все
лицо старика изменилось мгновенно. Он торопливо взглянул на дверь, огляделся кругом и, нагнувшись ко мне с дивана, зашептал мне испуганным голосом:
Неточные совпадения
Купи!» — Головкой шелковой //
Лицо щекочет, ластится, // Целует
старика.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих
стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое
лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Очень может быть, что благовидное
лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от
старика до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Когда
старик опять встал, помолился и лег тут же под кустом, положив себе под изголовье травы, Левин сделал то же и, несмотря на липких, упорных на солнце мух и козявок, щекотавших его потное
лицо и тело, заснул тотчас же и проснулся, только когда солнце зашло на другую сторону куста и стало доставать его.
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое
лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать
стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.