Впадают в дикое отчаяние и, воспалённые им, развратничают и всячески грязнят землю, как бы мстя ей за то, что родила она их и должны они, рабы слабости своей, до
дня смерти ползать бессильно по дорогам земли.
Неточные совпадения
Спел он и ещё, а тут солнышко взошло, оглянулись люди — ясный
день с востока идёт, Мигун среди них улыбается, ожидает
смерть без страха. Сконфузились мужики.
Жалко стало мне человеческого лица, былой его красоты, сел я на лавку и заплакал над собою, как ребёнок обиженный, а после слёз петля явилась стыдным
делом, насмешкой надо мной. Обозлился я, сорвал её и швырнул угол.
Смерть — тоже загадка, а я — разрешение жизни искал.
И начал я рассказывать ей о своём душевном
деле — про обиду мою на бога, за то, что допустил он меня до греха и несправедливо наказал потом
смертью Ольги. То бледнеет она и хмурится, то вдруг загорятся щёки её румянцем и глаза огнём, возбуждает это меня.
— Молчи! Слушай опытного внимательно, старшего тебя с уважением! Знаю я — ты всё о богородице бормочешь! Но потому и принял Христос крестную
смерть, что женщиной был рождён, а не свято и чисто с небес сошёл, да и во
дни жизни своей мирволил им, паскудам этим, бабёнкам! Ему бы самарянку-то в колодезь кинуть, а не разговаривать с ней, а распутницу эту камнем в лоб, — вот, глядишь, и спасён мир!
— Коли тебе страшно перед
смертью — это твоё
дело, но других — не пугай! Мы и без тебя напуганы довольно! А ты, рыжеватый, говори!
Днём стараюсь на людях держаться, — всё как будто и загородишься ими,
смерть — слепа, авось не разглядит меня или ошибётся, другого возьмёт!
А на привале, на людях, — ожил и сейчас же опять о своей хозяйке — о
смерти — заговорил, бойко таково. Убеждает людей: умрёте, дескать, исчезнете в неизвестный вам
день, в неведомый час, — может быть, через три версты от этого места громом убьёт.
В огне и громе, в дожде огненных искр работают почерневшие люди, — кажется, что нет им места здесь, ибо всё вокруг грозит испепелить пламенной
смертью, задавить тяжким железом; всё оглушает и слепит, сушит кровь нестерпимая жара, а они спокойно делают своё
дело, возятся хозяйски уверенно, как черти в аду, ничего не боясь, всё зная.
В
день смерти он — единственный раз! — пытался сказать мне что-то, но сказал только: «Вот, Фима, ты сама и…» Договорить — не мог, но я, конечно, поняла, что он хотел сказать.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я
смертью окончу жизнь свою».
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До
смерти не избыть!
Страдания, равномерно увеличиваясь, делали свое
дело и приготовляли его к
смерти.
Доктор и доктора говорили, что это была родильная горячка, в которой из ста было 99 шансов, что кончится
смертью. Весь
день был жар, бред и беспамятство. К полночи больная лежала без чувств и почти без пульса.
Рана Вронского была опасна, хотя она и миновала сердце. И несколько
дней он находился между жизнью и
смертью. Когда в первый раз он был в состоянии говорить, одна Варя, жена брата, была в его комнате.