Неточные совпадения
Она заплетает свои лунные волосы
в длинную косу и
укладывает ее на голове
в три круга, это делает ее очень высокой, гораздо выше отца.
Быстро вымыв лицо сына, она отвела его
в комнату, раздела,
уложила в постель и, закрыв опухший глаз его компрессом, села на стул, внушительно говоря...
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет
в городе все более видную роль. Снова
в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова
уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут
в игрушечном домике,
в чистеньких комнатах, где много цветов, а у стены на маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка
в футляре. Макарова
уложили на постель
в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже сел на стул и говорил...
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы,
укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Говорил он долго, и ему нравилось, что слова его звучат спокойно, твердо. Взглянув через плечо на товарища, он увидал, что Макаров сидит заложив ногу на ногу,
в зубах его, по обыкновению, дымится папироса. Он разломал коробку из-под спичек,
уложил обломки
в пепельницу, поджег их и, подкладывая
в маленький костер спички, внимательно наблюдает, как они вспыхивают.
«Странно», — подумал он, наблюдая, как солдаты сносят раненых и с ненужной аккуратностью
укладывают их
в правильный ряд.
Вошел
в дом, тотчас же снова явился
в разлетайке,
в шляпе и, молча пожав руку Самгина, исчез
в сером сумраке, а Клим задумчиво прошел к себе, хотел раздеться, лечь, но развороченная жандармом постель внушала отвращение. Тогда он стал
укладывать бумаги
в ящики стола, доказывая себе, что обыск не будет иметь никаких последствий. Но логика не могла рассеять чувства угнетения и темной подспудной тревоги.
Кончив экзамены, Самгин решил съездить дня на три домой, а затем — по Волге на Кавказ. Домой ехать очень не хотелось; там Лидия, мать, Варавка, Спивак — люди почти
в равной степени тяжелые, не нужные ему. Там «Наш край», Дронов, Иноков — это тоже мало приятно. Случай указал ему другой путь; он уже
укладывал вещи, когда подали телеграмму от матери.
Пианиста одели
в сюртучок, аккуратно
уложили в хороший гроб, с фестончиками по краям, обильно украсили цветами, и зеленоватое лицо законно умершего человека как будто утратило смутившее Самгина жуткое выражение непонятливости.
«Да, это мои мысли», — подумал Самгин. Он тоже чувствовал, что обогащается; дни и ночи награждали его невиданным, неизведанным, многое удивляло, и все вместе требовало порядка, все нужно было прибрать и
уложить в «систему фраз», так, чтоб оно не беспокоило. Казалось, что Варвара удачно помогает ему
в этом.
Клим посидел еще минут десять, стараясь
уложить мысли
в порядок, но думалось угловато, противоречиво, и ясно было лишь одно — искренность Митрофанова.
Из Петербурга Варвара приехала заметно похорошев; под глазами, оттеняя их зеленоватый блеск, явились интересные пятна; волосы она заплела
в две косы и
уложила их плоскими спиралями на уши, на виски, это сделало лицо ее шире и тоже украсило его. Она привезла широкие платья без талии, и, глядя на них, Самгин подумал, что такую одежду очень легко сбросить с тела. Привезла она и новый для нее взгляд на литературу.
— Нет, — громко откликнулась она и стала осторожно
укладывать груди
в лиф; Самгин подумал, что она делает это, как торговец прячет бумажник,
в который только что положил барыш; он даже хотел сказать ей это, находя, что она относится к своим грудям забавно ревниво, с какой-то смешной бережливостью.
Сидя
в постели, она заплетала косу. Волосы у нее были очень тонкие, мягкие, косу она
укладывала на макушке холмиком, увеличивая этим свой рост. Казалось, что волос у нее немного, но, когда она распускала косу, они покрывали ее спину или грудь почти до пояса, и она становилась похожа на кающуюся Магдалину.
Вспомнилось, как бережно
укладывает она груди
в лиф.
В столовую вошла Анфимьевна, он попросил ее
уложить чемодан, передать Варваре телеграмму и снова отдал себя во власть мелких мыслей.
Но уже
в сани
укладывали раненого, садился его товарищ, другой влезал на козлы; извозчик, тыкая
в него кнутовищем, все более жалобно и визгуче взывал...
Затем он вспомнил, как неудобно было лежать
в постели рядом с нею, — она занимала слишком много места, а кровать узкая. И потом эта ее манера бережно
укладывать груди
в лиф…
Крайне трудно было
уложить все испытанное сегодня
в ту или иную систему фраз.
Он чувствовал, что пустота дней как бы просасывается
в него, физически раздувает, делает мысли неуклюжими. С утра, после чая, он запирался
в кабинете, пытаясь
уложить в простые слова все пережитое им за эти два месяца. И с досадой убеждался, что слова не показывают ему того, что он хотел бы видеть, не показывают, почему старообразный солдат, честно исполняя свой долг, так же антипатичен, как дворник Николай, а вот товарищ Яков, Калитин не возбуждают антипатии?
И вдруг он почувствовал: есть нечто утешительное
в том, что память
укладывает все эти факты
в ничтожную единицу времени, — утешительное и даже как будто ироническое.
— Так, — согласился Самойлов, вставая и
укладывая свои курительные принадлежности
в карман пиджака; выкурил он одну папиросу, но дыма сделал столько, как будто курили пятеро. — Значит, я — жду. Будемте знакомы!
Она давно уже истлела
в его памяти, этот чахоточный точно воскресил ее из мертвых. Он вспомнил осторожный жест, которым эта женщина
укладывала в корсет свои груди, вспомнил ее молчаливую нежность. Что еще осталось
в памяти от нее?.. Ничего не осталось.
— Это — цинковый ящик,
в гроб они
уложат там, у себя
в бюро. Полиция потребовала убрать труп до рассвета. Закричит Алина. Иди к ней, Иноков, она тебя слушается…
Найти ответ на вопрос этот не хватило времени, — нужно было определить: где теперь Марина? Он высчитал, что Марина уже третьи сутки
в Париже, и начал
укладывать вещи
в чемодан.
— Здесь — только причесали, а платье шито
в Москве и — плохо, если хочешь знать, — сказала она,
укладывая бумаги
в маленький, черный чемодан, сунула его под стол и, сопроводив пинком, спросила...
Самгин прожил
в Париже еще дней десять, настроенный, как человек, который не может решить, что ему делать. Вот он поедет
в Россию,
в тихий мещанско-купеческий город, где люди, которых встряхнула революция,
укладывают в должный, знакомый ему, скучный порядок свои привычки, мысли, отношения — и где Марина Зотова будет развертывать пред ним свою сомнительную, темноватую мудрость.
Он довольно быстро находил и определял основную систему фраз,
в которую тот или другой человек привык
укладывать свой опыт.
— Хотела встать и упала, — заговорила она слабеньким голосом, из глаз ее текли слезы, губы дрожали. Самгин поднял ее,
уложил на постель, сел рядом и, поглаживая ладонь ее, старался не смотреть
в лицо ее, детски трогательное и как будто виноватое.
— Вот — сорок две тысячи
в банке имею. Семнадцать выиграл
в карты, девять — спекульнул кожей на ремни
в армию, четырнадцать накопил по мелочам. Шемякин обещал двадцать пять. Мало, но все-таки… Семидубов дает. Газета — будет. Душу продам дьяволу, а газета будет. Ерухимович — фельетонист. Он всех Дорошевичей
в гроб
уложит. Человек густого яда. Газета — будет, Самгин. А вот Тоська… эх, черт… Пойдем, поужинаем где-нибудь, а?
Не только Тагильский ждал этого момента — публика очень единодушно двинулась
в столовую. Самгин ушел домой, думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место
в нем, думая о Тагильском и обо всем, что слышал
в этот вечер. Все это нужно было примирить,
уложить плотно одно к другому, извлечь крупицы полезного, забыть о том, что бесполезно.