Неточные совпадения
Он всегда говорил, что на
мужике далеко не уедешь, что есть только одна лошадь, способная сдвинуть воз, — интеллигенция. Клим
знал, что интеллигенция — это отец, дед, мама, все знакомые и, конечно, сам Варавка, который может сдвинуть какой угодно тяжелый воз. Но было странно, что доктор, тоже очень сильный человек, не соглашался с Варавкой; сердито выкатывая черные глаза, он кричал...
Клим
знал, что народ — это
мужики и бабы, живущие в деревнях, они по средам приезжают в город продавать дрова, грибы, картофель и капусту.
—
Мужики любили Григория. Он им рассказывал все, что
знает. И в работе всегда готов помочь. Он — хороший плотник. Телеги чинил. Работать он умеет всякую работу.
— Не могу же я сказать: он пошел туда, где
мужики бунтуют! Да и этого не
знаю я, где там бунтуют.
—
Усмехнулся Иисус в бородку,
Говорит он
мужику любовно:
— Я ведь на короткий срок явился,
Чтоб
узнать: чего ты, Вася, хочешь?
— Давно не слыхал хорошей музыки. У Туробоева поиграем, попоем. Комическое учреждение это поместье Туробоева.
Мужики изгрызли его, точно крысы. Вы, Самгин, рыбу удить любите? Вы прочитайте Аксакова «Об уженье рыбы» — заразитесь! Удивительная книга, так,
знаете, написана — Брем позавидовал бы!
— Наивность, батенька! Еврей есть еврей, и это с него водой не смоешь, как ее ни святи, да-с! А
мужик есть
мужик. Природа равенства не
знает, и крот петуху не товарищ, да-с! — сообщил он тихо и торжественно.
В двух этих
мужиках как будто было нечто аллегорическое и утешительное. Может быть, все люди ловят несуществующего сома,
зная, что сом — не существует, но скрывая это друг от друга?..
— Кочура этот — еврей? Точно
знаете — не еврей? Фамилия смущает. Рабочий? Н-да. Однако непонятно мне: как это рабочий своим умом на самосуд — за обиду
мужикам пошел? Наущение со стороны в этом есть как будто бы? Вообще пистолетные эти дела как-то не объясняют себя.
— Огненной метлой подмели
мужики уезд… — он сказал это так звучно и уверенно, как будто вполне твердо
знал, что все эти люди ждут от него именно повести о
мужиках.
— Но культура эта, недоступная
мужику, только озлобляла его, конечно, хотя
мужик тут — хороший, умный
мужик, я его насквозь
знаю, восемь лет работал здесь.
Мужик, он — таков: чем умнее, тем злее! Это — правило жизни его.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не
знает, леса
мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня, может быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже был митинг «Союза русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
— И я
знаю, что вы — спелись! Ну, и — будете плакать, — он матерно выругался, встал и ушел, сунув руки в карманы.
Мужик с чугунными ногами отшвырнул гнилушку и зашипел...
— Не верю, — понимаешь! Над попом стоит епископ, над епископом — синод, затем является патриарх, эдакий,
знаешь, Исидор, униат. Церковь наша организуется по-римски, по-католически, возьмет
мужика за горло, как в Испании, в Италии, — а?
Сектантством она очень интересовалась, да, но я плохо
знаю это движение, на мой взгляд — все сектанты, за исключением, может быть, бегунов, то есть анархистов, — богатые
мужики и только.
Она определила отношения шепотом и, с ужасом воскликнув: — Подумайте! И это — царица! — продолжала: — А в то же время у Вырубовой — любовник, — какой-то простой сибирский
мужик, богатырь, гигантского роста, она держит портрет его в Евангелии… Нет, вы подумайте: в Евангелии портрет любовника! Черт
знает что!
— Ерунду плетешь, пан. На сей год число столыпинских помещиков сократилось до трехсот сорока двух тысяч! Сократилось потому, что сильные
мужики скупают землю слабых и организуются действительно крупные помещики, это — раз! А во-вторых: начались боевые выступления бедноты против отрубников, хутора — жгут! Это надобно
знать, почтенные. Зря кричите. Лучше — выпейте! Провидение божие не каждый день посылает нам бенедиктин.
— А
знаешь, что сказал министр Горемыкин Суворину: «Неплохо, что
мужики усадьбы жгут. Надо встряхнуть дворянство, чтоб оно перестало либеральничать».
— Мира! — решительно и несколько визгливо заявил Ногайцев и густо покраснел. — Неудобно,
знаете, несвоевременно депутату Думы воевать с
мужиками в эти дни, когда… вы понимаете? И я вас убедительно прошу: поехать к мужичишкам, предложить им мировую. А то,
знаете,
узнают газеты, подхватят. А так — тихо, мирно…
— Да пошли ты их к чертовой матери, — мрачно зарычал Денисов. — Пускай на постоялый идут. Завтра, скажи, завтра поговорим! Вы, Клим Иванович, предоставьте нам все это. Мы Ногайцеву скажем… напишем. Пустяковое дело. Вы — не беспокойтесь.
Мужика мы насквозь
знаем!
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда показывает, когда ее, картошку, в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо,
мужик длинной руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они вроде подручных ему, как ундера — полковнику. Он, Евсей, весной
знает, что осенью будет, как жизнь пойдет и какая чему цена. Попросишь его: дай на семена! Он — дает…
— А меня, батенька, привезли на грузовике, да-да! Арестовали, черт возьми! Я говорю: «Послушайте, это… это нарушение закона, я, депутат, неприкосновенен». Какой-то студентик, мозгляк, засмеялся: «А вот мы, говорит, прикасаемся!» Не без юмора сказал, а? С ним — матрос, эдакая,
знаете, морда: «Неприкосновенный? — кричит. — А наши депутаты, которых в каторгу закатали, — прикосновенны?» Ну, что ему ответишь? Он же —
мужик, он ничего не понимает…
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не
знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с
мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
— // Однако
знать желательно — // Каким же колдовством //
Мужик над всей округою // Такую силу взял?»
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли, дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не
знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что он куражится // По воле по моей…»
Сама лисица хитрая, // По любопытству бабьему, // Подкралась к
мужикам, // Послушала, послушала // И прочь пошла, подумавши: // «И черт их не поймет!» // И вправду: сами спорщики // Едва ли
знали, помнили — // О чем они шумят…
Нет на Руси, вы
знаете, // Помалчивать да кланяться // Запрета никому!» // Однако я противился: // «Вам,
мужикам, сполагоря, // А мне-то каково?