Неточные совпадения
А Дунаев слушал, подставив ухо
на голос оратора так, как будто Маракуев
стоял очень далеко от него; он сидел
на диване, свободно развалясь, положив руку
на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим
отметил, что они часто и даже в самых пламенных местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит
на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым глазом.
Снимая пальто, Самгин
отметил, что кровать
стоит так же в углу, у двери, как
стояла там,
на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За кроватью, в ногах ее, карточный стол с кривыми ножками,
на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
В центре толпы, с флагом
на длинном древке,
стоял Корнев, голова его была выше всех. Самгин
отметил, что сегодня у Корнева другое лицо, не столь сухое и четкое, как всегда, и глаза — другие, детские глаза.
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно
стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он
отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в городской думе,
на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
Неточные совпадения
Они
стояли на галечниковой
отмели и занимались ловлей рыбы.
Картина, которую представлял берег Каменки, заставила ахнуть даже Артема. Боец Горюн, высокая известковая скала, выдававшаяся в реку грудью,
стоял на правом берегу Каменки, в излучине, под самым прибоем; левый берег выдавался низкою песчаною
отмелью. Теперь вся эта
отмель была завалена обломками убившихся о Горюн коломенок, кулями и какими-то черными кучами.
Я еще не совсем выспался, когда, пробудясь
на рассвете, понял, что «Бегущая по волнам» больше не
стоит у мола. Каюта опускалась и поднималась в медленном темпе крутой волны. Начало звякать и скрипеть по углам; было то всегда невидимое соотношение вещей, которому обязаны мы бываем ощущением движения. Шарахающийся плеск вдоль борта, неровное сотрясение, неустойчивость тяжести собственного тела, делающегося то грузнее, то легче,
отмечали каждый размах судна.
На этом разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть: лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше, чем всегда. День прошел без происшествий, которые
стоило бы
отметить в их полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:
На песчаных
отмелях, выдающихся иногда из середины реки,
отмелях, усеянных мелкими, белыми как сахар раковинами, покрытых кое-где широкими пахучими листьями лопуха, трещат целые полчища коростелей, чибезов, куликов; кое-где над ними,
стоя на одной ноге и живописно изогнув шею, высится серая цапля.