Неточные совпадения
Заметив, что взрослые всегда ждут от него чего-то, чего нет у других детей, Клим старался, после вечернего чая, возможно больше посидеть со взрослыми у потока слов, из которого он черпал мудрость. Внимательно слушая бесконечные
споры, он хорошо научился выхватывать слова, которые особенно царапали его слух, а потом спрашивал отца о значении этих слов. Иван Самгин
с радостью объяснял, что такое мизантроп, радикал, атеист, культуртрегер, а объяснив и лаская сына, хвалил его...
С нею не
спорили и вообще о ней забывали, как будто ее и не было; иногда Климу казалось: забывают о ней нарочно, потому что боятся ее.
— Довольно, Анна, — ворчал доктор, а отец начал
спорить с учителем о какой-то гипотезе, о Мальтусе; Варавка встал и ушел, увлекая за собой ленту дыма сигары.
Тут пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали
спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе
с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На другой же день он спросил Ивана...
Почти каждый вечер он ссорился
с Марией Романовной, затем
с нею начала
спорить и Вера Петровна; акушерка, встав на ноги, выпрямлялась, вытягивалась и, сурово хмурясь, говорила ей...
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она ушла со двора вслед за возом своих вещей, ушла, не простясь ни
с кем, шагая величественно, как всегда, держа в одной руке саквояж
с инструментами, а другой прижимая к плоской груди черного, зеленоглазого кота.
Он отвечал ей кратко и небрежно. Он обо всем думал несогласно
с людями, и особенно упряменько звучала медь его слов, когда он
спорил с Варавкой.
Она вообще была малоречива, избегала
споров и только
с пышной красавицей Алиной Телепневой да
с Любой Сомовой беседовала часами, рассказывая им — вполголоса и брезгливо морщась — о чем-то, должно быть, таинственном.
А вот
с Макаровым, который, по мнению Клима, держался
с нею нагло, она
спорит с раздражением, близким ярости, как
спорят с человеком, которого необходимо одолеть и унизить.
Он спокойнее всех
спорил с переодетым в мужика человеком и
с другим, лысым, краснолицым, который утверждал, что настоящее, спасительное для народа дело — сыроварение и пчеловодство.
Лидия вернулась
с прогулки незаметно, а когда сели ужинать, оказалось, что она уже спит. И на другой день
с утра до вечера она все как-то беспокойно мелькала, отвечая на вопросы Веры Петровны не очень вежливо и так, как будто она хотела
поспорить.
Когда, приехав
с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный рассказ Клима, они тотчас же начали вполголоса
спорить. Варавка стоял у окна боком к матери, держал бороду в кулаке и морщился, точно у него болели зубы, мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая головою.
Туробоев усмехнулся. Губы у него были разные, нижняя значительно толще верхней, темные глаза прорезаны красиво, но взгляд их неприятно разноречив, неуловим. Самгин решил, что это кричащие глаза человека больного и озабоченного желанием скрыть свою боль и что Туробоев человек преждевременно износившийся. Брат
спорил с Нехаевой о символизме, она несколько раздраженно увещевала его...
Он обладал неистощимым запасом грубоватого добродушия, никогда не раздражался в бесконечных
спорах с Туробоевым, и часто Клим видел, что этот нескладно скроенный, но крепко сшитый человек рассматривает всех странно задумчивым и как бы сожалеющим взглядом светло-серых глаз.
С Елизаветой Спивак Кутузов разговаривал редко и мало, но обращался к ней в дружеском тоне, на «ты», а иногда ласково называл ее — тетя Лиза, хотя она была старше его, вероятно, только года на два — на три. Нехаеву он не замечал, но внимательно и всегда издали прислушивался к ее
спорам с Дмитрием, неутомимо дразнившим странную девицу.
Дома было скучновато, пели все те же романсы, дуэты и трио, все так же Кутузов сердился на Марину за то, что она детонирует, и так же он и Дмитрий
спорили с Туробоевым, возбуждая и у Клима желание задорно крикнуть им что-то насмешливое.
Климу хотелось, чтоб
с ним
спорили, он все более задорно говорил Варавкиными словами...
Климу надоели бесконечные
споры народников
с марксистами, и его раздражало, что он не мог понять: кто ошибается наиболее грубо?
Она постоянно делала так: заставит согласиться
с нею и тотчас оспаривает свое же утверждение. Соглашался
с нею Клим легко, а
спорить не хотел, находя это бесплодным, видя, что она не слушает возражений.
Он
с жизнью, точно
с капризной женой,
спорит: ах, ты вот как?
Было что-то голодное, сладострастное и, наконец, даже смешное в той ярости,
с которой эти люди
спорили.
— Ой, Надсон! — пренебрежительно,
с гримасой, воскликнула Алина. — Мне кажется, что
спорить любят только люди неудачные, несчастливые. Счастливые — живут молча.
— Не сердись, — сказал Макаров, уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя за реку, углубленно догадывался: что значат эти все чаще наблюдаемые изменения людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный: люди пробуют различные маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся,
спорят друг
с другом именно в поисках этих масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
Когда у дяди Хрисанфа веселый студент Маракуев и Поярков начинали шумное состязание о правде народничества и марксизма со своим приятелем Прейсом, евреем, маленьким и элегантным,
с тонким лицом и бархатными глазами, Самгин слушал эти
споры почти равнодушно, иногда —
с иронией.
«Я ее безумно люблю, — убеждал он себя. — Безумно», — настаивал он, как бы
споря с кем-то.
— Кушайте, — угощала она редактора, Инокова, Робинзона и одним пальцем подвигала им тарелки
с хлебом, маслом, сыром, вазочки
с вареньем. Называя Спивак Лизой, она переглядывалась
с нею взглядом единомышленницы. А Спивак оживленно
спорила со всеми,
с Иноковым — чаще других, вероятно, потому, что он ходил вокруг нее, как теленок, привязанный за веревку на кол.
— Я часто соглашаюсь
с тобой, но это для того, чтоб не
спорить.
С тобой можно обо всем
спорить, но я знаю, что это бесполезно. Ты — скользкий… И у тебя нет слов, дорогих тебе.
— Видишь ли, как это случилось, — я всегда так много
с тобой говорю и
спорю, когда я одна, что мне кажется, ты все знаешь… все понял.
Клим впервые видел так близко и в такой массе народ, о котором он
с детства столь много слышал
споров и читал десятки печальных повестей о его трудной жизни.
Самгину казалось, что редактор говорит умно, но все-таки его словесность похожа на упрямый дождь осени и вызывает желание прикрыться зонтиком. Редактора слушали не очень почтительно, и он находил только одного единомышленника — Томилина, который,
с мужеством пожарного, заливал пламень
споров струею холодных слов.
С Томилиным
спорили неохотно, осторожно, только элегантный адвокат Правдин пытался засыпать его пухом слов.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы
с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к
спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
— Ну, господи! У нас, в России! Ты пойми: ведь это значит — конец
спорам и дрязгам, каждый знает, что ему делать, куда идти. Там прямо сказано о необходимости политической борьбы, о преемственной связи
с народниками — понимаешь?
Он был совершенно согласен
с Татьяной Гогиной, которая как-то в разгаре
спора крикнула...
Макаров тоже восхищается, но как-то не так, и они
с Лидою
спорят, а — о чем?
Он видел, что «общественное движение» возрастает; люди как будто готовились к парадному смотру, ждали, что скоро чей-то зычный голос позовет их на Красную площадь к монументу бронзовых героев Минина, Пожарского, позовет и
с Лобного места грозно спросит всех о символе веры. Все горячее
спорили, все чаще ставился вопрос...
«Зубатов — идиот», — мысленно выругался он и, наткнувшись в темноте на стул, снова лег. Да, хотя старики-либералы
спорят с молодежью, но почти всегда оговариваются, что
спорят лишь для того, чтоб «предостеречь от ошибок», а в сущности, они провоцируют молодежь, подстрекая ее к большей активности. Отец Татьяны, Гогин, обвиняет свое поколение в том, что оно не нашло в себе сил продолжить дело народовольцев и позволило разыграться реакции Победоносцева. На одном из вечеров он покаянно сказал...
Но — хотелось
спорить с Кутузовым. Однако для
спора, кроме желания
спорить, необходима своя «система фраз», а кроме этого мешало еще нечто. Что?
Самгин отказался пробовать коня, и Лютов ушел, не простясь. Стоя у окна, Клим подумал, что все эти снежные и пыльные вихри слов имеют одну цель — прикрыть разлад, засыпать разрыв человека
с действительностью. Он вспомнил
спор Властова
с Кумовым.
— Это — безразлично: он будет нападать, другие — защищать — это не допускается! Что-с? Нет, я не глуп. Полемика? Знаю-с. Полемика — та же политика! Нет, уж извините! Если б не было политики — о чем же
спорить? Прошу…
«Социальная революция без социалистов», — еще раз попробовал он успокоить себя и вступил сам
с собой в некий безмысленный и бессловесный, но тем более волнующий
спор. Оделся и пошел в город, внимательно присматриваясь к людям интеллигентской внешности, уверенный, что они чувствуют себя так же расколото и смущенно, как сам он. Народа на улицах было много, и много было рабочих, двигались люди неторопливо, вызывая двойственное впечатление праздности и ожидания каких-то событий.
За нею, наклоня голову, сгорбясь, шел Поярков, рядом
с ним, размахивая шляпой, пел и дирижировал Алексей Гогин; под руку
с каким-то задумчивым блондином прошел Петр Усов, оба они в полушубках овчинных; мелькнуло красное, всегда веселое лицо эсдека Рожкова рядом
с бородатым лицом Кутузова; эти — не пели, а, очевидно,
спорили, судя по тому, как размахивал руками Рожков; следом за Кутузовым шла Любаша Сомова
с Гогиной; шли еще какие-то безымянные, но знакомые Самгину мужчины, женщины.
— Вот, товарищ Самгин,
спорю с Иудой, — сказал медник, хлопая ладонями по столу.
Кутузов все мысли Самгина отводил в определенное русло, и
с Кутузовым всегда нужно было молча
спорить.
В конце концов художественная литература являлась пред ним как собеседник неглупый, иногда — очень интересный, собеседник,
с которым можно было
спорить молча, молча смеяться над ним и не верить ему.
— Ну, ладно, я не
спорю, пусть будет и даже в самом совершенном виде! — живо откликнулся Бердников и, подмигнув Самгину, продолжал: — Чего при мне не случится, то меня не беспокоит, а до благоденственного времени, обещанного Чеховым, я как раз не дотяну. Нуте-с, выпьемте за прекрасное будущее!
«Какой человек?» — спросил себя Клим, но искать ответа не хотелось, а подозрительное его отношение к Бердникову исчезало. Самгин чувствовал себя необычно благодушно, как бы отдыхая после длительного казуистического
спора с назойливым противником по гражданскому процессу.
Разгорался
спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек
с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность в кошмарный гротеск», — подумал Самгин,
споря с кем-то, кто еще не успел сказать ничего, что требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились женщины, которых он знал. «За эти связи не поблагодаришь судьбу… И в общем надо сказать, что моя жизнь…»
Пока они
спорили, человек в сюртуке, не сгибаясь, приподнял руку Тоси к лицу своему, молча и длительно поцеловал ее, затем согнул ноги прямым углом, сел рядом
с Климом, подал ему маленькую ладонь, сказал вполголоса...